— Иди одна, — сказала Канделария, вручая мне ключ. — Лучше, чтобы нас теперь не видели вместе. Я потом сама к тебе загляну.
Я шла по оживленной улице Ла-Лунета, то и дело ловя на себе мужские взгляды. Мне не доводилось получать и малой доли такого внимания в последние месяцы, когда я ходила неуверенной походкой, одетая кое-как, с собранными в узел волосами и придавленная грузом воспоминаний, от которых не удавалось избавиться. Сейчас я двигалась с притворной непринужденностью, с таким уверенным и независимым видом, какой мне и в голову не пришло бы напустить на себя несколько недель назад.
Хотя я старалась идти неторопливо, дорога до нового дома заняла всего десять минут. Я никогда раньше не обращала внимания на это здание, находившееся в нескольких метрах от главной улицы испанского квартала, но сразу же убедилась, что оно полностью соответствует моим ожиданиям: прекрасное расположение и замечательный вид снаружи, легкий арабский колорит в отделке фасада, покрытого изразцами, и европейская строгость внутренней планировки. Интерьер подъезда отличался продуманностью и элегантностью, лестница была неширокая, но с красивыми коваными перилами, изящно изгибавшимися при переходе с одного лестничного марша на другой.
Подъезд был открыт, как и все в те времена. В доме, вероятно, имелась консьержка, но в тот момент ее не оказалось на месте. Я нерешительно, почти на цыпочках, поднималась по лестнице, стараясь, чтобы шаги звучали как можно тише. Мне удалось держаться уверенно, но я не могла побороть внутреннюю робость и хотела пройти незамеченной, насколько это возможно. Ни с кем не встретившись по пути, я поднялась на второй этаж и оказалась на площадке с двумя одинаковыми дверями. Одна располагалась слева, другая справа, и обе были закрыты. За первой из них находилась квартира еще не знакомых мне соседей, а за второй — мое будущее жилище. Я вытащила из сумки ключ, дрожащими пальцами вставила его в замочную скважину и повернула. Робко толкнув дверь, я несколько секунд не решалась войти и лишь окидывала взглядом открывшееся пространство. Просторная прихожая с голыми стенами, пол, выложенный белой и гранатовой плиткой. Коридор в глубине. Справа — большой зал.
В последнее время судьба не раз испытывала меня сюрпризами и неожиданными поворотами, заставляя преодолевать все новые и новые трудности. Порой я была к ним готова, чаще же — нет. Однако никогда еще я с такой ясностью не осознавала начало нового этапа, как в тот октябрьский день, решившись наконец переступить порог, и мои шаги гулко зазвучали в пустой квартире. Позади осталось сложное прошлое, а впереди открывалась огромная пустыня, которую время постепенно должно было заполнить. Чем? Вещами и привязанностями. Мгновениями и чувствами. Людьми. Жизнью.
В зале царил полумрак. Все три балкона были закрыты деревянными зелеными ставнями, не пропускавшими дневной свет. Я открыла их один за другим, и осеннее марокканское солнце залило комнату мягкими лучами, прогнав мрачные тени.
Несколько минут я наслаждалась тишиной и одиночеством, не думая о ждавшей меня работе, — стояла посреди пустоты, привыкая к новому месту. Потом я наконец заставила себя выйти из оцепенения и, набравшись решимости, принялась за дело. Взяв за образец хорошо знакомое мне ателье доньи Мануэлы, я обошла квартиру, мысленно разбивая ее на зоны. Зал следовало использовать для приема клиенток: здесь они могли смотреть модные журналы, выбирать ткани и фасоны и делать заказы. Соседняя комната с угловой лоджией — очевидно, прежде служившая столовой — должна была превратиться в примерочную. Посередине коридора следовало повесить занавеску, которая отделила бы внешнюю часть ателье от внутренней. Там, по другую сторону занавески, должна была разместиться рабочая зона — мастерская, склад материалов, гладильная и гардероб для готовых вещей. В самой глубине квартиры, в наиболее темной и скромной ее части, я решила поселиться сама. Только тут отныне могла существовать такая женщина, как я, — с разбитым сердцем, вынужденная жить на чужбине под гнетом огромного долга и обвинений в нескольких преступлениях, безо всякой уверенности в завтрашнем дне. Не имевшая ничего, кроме полупустого чемодана, и никого, кроме матери, неизвестно как выживавшей в далеком городе. Бедная модистка, открывшая ателье на деньги, вырученные от продажи пистолетов. Только там, в этом убежище, я могла оставаться самой собой. Для остального мира — если судьбе не угодно было нарушить мои планы — я являлась мадридской портнихой, решившей открыть в протекторате роскошное ателье высокой моды, какого здесь еще не видели.