Немка довольно быстро определилась с выбором. Шифон, бархат и органза для вечерних платьев; фланель и кашемир — для повседневных костюмов. Выбор модели и материала для теннисного костюма она оставила на мое усмотрение. Пока я занималась клиенткой, в зале появилась Джамиля, в бирюзовом кафтане и с подведенными сурьмой глазами: она беззвучно подошла и поставила перед нами отполированный поднос с песочным печеньем и сладким мятным чаем. Немка была приятно удивлена, а я едва заметно подмигнула помощнице, выражая свою благодарность. В конце концов осталось только снять мерки. Я непринужденно записала все данные в тетрадь в кожаном переплете, не выходя из образа хозяйки модного ателье. Мы договорились о первой примерке через пять дней, после чего распрощались с чрезвычайной учтивостью.
— Всего хорошего, фрау Хайнц, очень рада, что вы посетили наше ателье.
— Благодарю, фрейлейн Кирога, до свидания.
Едва закрыв за немкой дверь, я зажала рот рукой, подавляя крик, и с трудом удержалась от того, чтобы не запрыгать по квартире, как дикая лошадь. Меня просто распирало от радостного осознания, что у меня наконец появилась клиентка.
Я взялась за работу и трудилась с утра и до вечера, день за днем. Впервые в своей жизни я выполняла самый настоящий, серьезный заказ без контроля и помощи мамы или доньи Мануэлы. Я мобилизовала для этого все свои силы, опыт и мастерство, но меня все равно ни на секунду не покидал страх, что что-то может не получиться. Я мысленно разложила модели из журналов на составные части, а там, где этого нельзя было сделать, призвала на помощь свое воображение. Начертив кусочком мыла контуры деталей на ткани, я вырезала их с тщательностью и волнением. Затем соединила, обметала края, примерила на манекен, после чего несколько раз распускала и снова сметывала то тут, то там, пока не удовлетворилась результатом. Мода успела порядком измениться с тех пор, как я впервые приобщилась к миру ниток и тканей. Когда я начала работать в ателье доньи Мануэлы в середине двадцатых, в моде была одежда прямого покроя, заниженная талия и укороченные подолы, а вечерние наряды отличались воздушностью и изысканной простотой. В тридцатые годы подолы вновь удлинились, линия талия переместилась выше, и в моду вошли большие подплечники, асимметричный крой и подчеркнуто женственный силуэт. Менялись времена — менялась мода, а вместе с ней — желания клиентов и искусство портних. Однако это не стало для меня проблемой: если бы ко всему в жизни можно было приспособиться так же легко, как к модным веяниям из Парижа!
Первые дни работы пролетели как вихрь. Я трудилась не покладая рук и выходила из дома только под вечер, чтобы немного прогуляться. По дороге мне обычно попадался кто-нибудь из соседей — мать с сыном из квартиры напротив, шедшие под руку, дети с третьего этажа, сбегавшие галопом по лестнице, или сеньора, спешившая домой, чтобы приготовить ужин для своего семейства. Только одна тень омрачала хлопоты моей первой рабочей недели: проклятый костюм для игры в теннис. В конце концов я отправила Джамилю с запиской на улицу Ла-Лунета. «Срочно нужны журналы с моделями теннисных костюмов. Хотя бы старые».
— Сеньора Канделария говорить: «Джамиля опять приходить завтра».
На следующий день Джамиля вернулась из пансиона с кипой журналов, едва умещавшихся в ее руках.
— Сеньора Канделария говорить, что сеньорита Сира смотреть сначала эти журналы, — певучим голосом сообщила она на своем ломаном испанском.
Джамиля раскраснелась от быстрой ходьбы — энергия и жизнерадостность били в ней через край. Чем-то она напомнила мне меня саму в первые годы работы в ателье на улице Сурбано, когда в мои обязанности входило лишь бегать туда и сюда, выполняя поручения и доставляя заказы. В те времена я ходила по улицам проворно и беззаботно, как молодой уличный кот, и всегда искала предлог, чтобы продлить мгновения свободы и как можно дольше не возвращаться в ателье, к заточению в четырех стенах. Ностальгия уже занесла надо мной свою руку, но я, ловко увернувшись, избежала ее удара: в последнее время я научилась уклоняться от подступающих приступов меланхолии.