До сих пор Стрешнева не могла себе объяснить, было ли это случайностью, рассеянностью, вызванной естественным волнением Рудольфа перед выступлением, или умышленной акцией. Ведь накануне он уговаривал Веру отказаться от участия в конкурсе, аргументируя свою просьбу тем, что она, дескать, слаба здоровьем и такие волнения могут ей сильно навредить. Впрочем, почему-то она отметала первое подозрение, с отчаянной надеждой цепляясь за то, что Рудольф был искренен в своей заботе о ней.
«Сейчас я захлопну ловушку, в которой сама сижу, да все равно. Мне без него так же плохо, как ему без меня».
Вера снова почувствовала себя хорошей девчонкой, простой и легкой, современной, что называется. Шикарный бойфренд бьется в истерике, надобно его пожалеть, приголубить. Действительно, ее и Рудика что-то разъединило на время. Но это же классно. А сейчас они будут любить друг друга с пылом, с жаром. Только не здесь же, не на рояле, в конце концов.
Об этом Стрешнева лихорадочно думала, страстно обнимая злосчастного Рудика, который только прикидывался похмельным и вонючим, в этом смысле он был в полном порядке. Не в порядке, видать, была она сама, невзирая на ее новую лощеность, прыткость и особенный взгляд на вещи.
— Ты действительно похож на гаммельнского крысолова, — говорила Вера уже как любовница. — Ты красивый, загадочный.
— Хочешь сказать, что он вместе с крысами детей увел? — недоверчиво спросил Рудик. — Нет во мне никакого зла ни на кого. Я просто хочу жить. С тобой. Вино пить, виноград есть. Плыть в какой-нибудь в Углич на пароходе. К черту все эти заграницы, это же так провинциально, — Парижи, Мадриды бесчисленные, пусть туда катятся зарвавшиеся идиоты со своими куклами. Мы будем жить в России. Будем все время вдвоем. Где-нибудь в Костроме устроим длительный привал. В дешевой, но роскошной старинной комнате с напольными двухметровыми часами, которые каждые полчаса будут напоминать нам, что мы живы. Читать местные газеты, в которых пишут всякую хрень. А после — снять трусы и закричать «ура»!
— Да подожди, — засмеялась Вера, — это я всегда с удовольствием, ты же знаешь. Или нет? Я должна справиться с несколькими скучными обязанностями. Завтра церемония в нашу с тобой честь. Тебе-то что, ты молодец, всегда готов разжаться, как пружина, а меня тошнит от подобных мероприятий.
— Тебе правда все это безразлично? — спросил Даутов тихо и выжидательно. — Вот этот твой триумф, я ничуть не преувеличиваю, такой прессе сам Майкл Оуэн может позавидовать.
— И Михаэль Шумахер, — парировала Вера. — Про Кострому ты очень даже красиво говорил, до глубины души меня тронул. Ты знаешь, я всегда хотела ездить по местам необычным и диким. Наверное, для этого и стала учиться музыке. Снимать трусы в Костроме, я думаю, намного интересней, чем исполнять Шопена в Варшаве. Наверное, я националистка. Я тебя люблю, несмотря на твое космополитическое имя. Гран-при я получила, кстати, за то, что женщина. Вероятно, это всемирные козни баснословно богатых феминисток. Никому нельзя верить. Из-за этих стерв я чуть было возлюбленного не потеряла!
Рудольф внимательно слушал болтовню Стрешневой, мило улыбаясь.
— Все тебе нипочем, — констатировал он. — Станция «Таганская» — морда хулиганская. Это я, Вера, продукт неведомого Мухосранска, существующего исключительно для меня. Вот черт, наломал же я дров!
— Ты о чем? — спросила девушка, держась за его мизинец. — Небось про пистолет? Ты это брось. Забудь те дурацкие мысли! Если это, конечно, правда. Ну ты о чем?
— Да нет, так, я о другом, — ответил Даутов. — Раскаиваюсь, что дурно о тебе думал. Аспид я лютый, гад подколодный, бацилла консерваторская. Простишь ли меня?
— Разве за это просят прощения? — удивилась Вера. — Это я перед тобой виновата, да и то по слабоумию, согрешила неведением. Пусти Дуньку в Европу — краткое содержание предыдущей серии. Не надо нам было ссориться тогда, в мае. Может, даже точно, все сложилось бы в полной мере блестяще.
— Да нет, — возразил Рудольф. — Ты не могла не украсть у меня победу. Вот черт, даже если бы тебя там не было… Не понимаю… Я завишу от тебя настолько, что мне страшно в этом признаться. Надо что-то делать, надо что-то придумывать, надо что-то предпринимать…
Так говорил Рудик, взяв Веру на руки и кружась с ней по классу. Славную семейную сцену прервал стук в дверь.
— Тсс! — прошептал Рудольф. — Это киллеры. Уходим через окно. Можем скрыться в мастерской у Митьки на Патриарших. Он укатил в Мещерский край. А можем поехать ко мне, как всегда, многометровая хата к твоим услугам.