— Какой парочки? — удивилась она. — Ах да. Они мне мерещатся повсюду. На Волхонке, на Полянке, на Покровке, даже на Пречистенке…
— Вам что-нибудь говорит фамилия Тульчин? — без перехода спросил Кравцов.
— А что с ним? — вырвалось у Веры, все еще сильно перепуганной.
— Вижу, что эта фамилия говорит вам о многом, — добродушно заметил Павел Сергеевич, наливая себе еще полстакана «Флагмана». — Вчера мне позвонили, и без всяких лишних объяснений человек, назвавшийся Алексеем Тульчиным, предупредил о том, что вам грозит серьезная опасность.
— И все? — разочарованно произнесла Вера.
— Нет, не все, — улыбнулся капитан. — Но для вас будет лучше, если вы исчезнете из Москвы на несколько дней.
— Это он так сказал?
— Нет, это я так решил.
— А что сказал Алексей? И вообще, где он? И откуда он узнал ваш телефон?
— У нас с ним оказался общий приятель. Впрочем, это к делу не относится.
— Ну да, — сообразила Стрешнева, — что-то я слишком многого хочу. Куда же мне, бедной, податься?
— А разве нет вариантов? — иронически спросил Кравцов.
— Одни сплошные варианты, — панически согласилась Вера. — Да что изменится-то за эти дни или недели?
— Вас должны потерять. Почти все. Но я должен знать… о месте вашего завтрашнего уже… пребывания.
— Может, домой, к маме?
— Там вас обнаружить легче легкого.
— Уф! Так и сел старик, — молвила она, усаживаясь на табурет. Вечер, несмотря на его плотность, важность и таинственность, становился вполне прозрачным.
Ее несколько раз хотели обокрасть, надуть, объегорить, подкузьмить, а в это время она сама, такая умная и замечательная, делала все для того, чтобы чужие бедные желания сбылись. А ведь существовал прямой выход из этой дури, она вчера с Арбата собиралась позвонить тому же Кравцову.
А что капитан знает о ней много, тут она не врет. Ни ему, ни себе. Ну знает. Профессия такая. Знать. Все. Об этой бедной «обломовке» и ее окрестностях. Это же элементарно. Она хорошо играет на великолепном европейском музыкальном инструменте, а они прекрасно разбираются в человекообразных, бегающих по Европе и вокруг.
— Да что вы так растерялись, Вера? — смутился непробиваемый капитан. — Вам нужно уехать — ненадолго, отдохнете, и все.
— Я поеду в Петербург, — произнесла Стрешнева так, словно ее отговаривали от этого решения. — И немедленно. Павел Сергеевич, вы кошку мою приютите на несколько дней, на недельку? Она съест все, что вы ей дадите.
Кравцов рассмеялся.
— Ну тогда я собираюсь. Домашний город Петербург, можно уехать в любую секунду, в этом что-то есть великое, — приговаривала Вера. — Стоп, что это с моей сумкой?
Она была распорота острым лезвием. И произошло это сорок минут назад, перед подъездом.
— Моя любимая сумка выручила меня, — констатировала девушка. — Вовремя вы появились, Павел Сергеевич. Да кого же это я так обидела?
— Пока не знаю, но иду в верном направлении.
— Да что толку мне догадываться. Я чего-то главного не понимаю. Убивать-то меня зачем?
— Вряд ли, по крайней мере — сегодня, такое намерение было, но проявить осторожность не мешает… Я не зря спросил о Крутицком. Он вам более или менее знаком. Но вы не знаете многого другого. У него есть серьезный враг, Новиков, и любое негативное высказывание об Алексее Крутицком в средствах массовой информации — его рук дело. Они когда-то вместе начинали, постоянно бахвалясь друг перед другом многомиллионными сделками. Рано или поздно это должно было закончиться открытой враждой. Новиков попытался обвинить своего бывшего приятеля во всех смертных грехах, включая громкие заказные убийства. Ничего определенного из этой акции у него не вышло. Пошумели и замолчали. Крутицкий просто не обращал на него внимания. На Запад перебрался потому, что ему там проще жить и работать. Моральный облик Алексея Крутицкого нас с вами сейчас не волнует. Но важно вот что: рядом с именем этого олигарха появилось ваше имя. Я пока могу только гадать, зачем и кому это нужно. Думаю, что скоро мне это станет известно. Для начала хотелось бы знать, каким образом в руки журналистов попала эта злополучная фотография. Газета, в которой она появилась, принадлежит Новикову. Но почему именно вас кто-то, неизвестный нам, избрал жертвой, я не представляю. Может быть, вы были стипендиаткой Крутицкого?
— Нет, — ответила Вера, — стипендии эти появились позже. Честно говоря, я знаю даже меньше, чем вы. Раньше я могла бы подумать, что ничего особенного не происходит: все, мол, теперь так живут — под угрозой, под ударом, под огнем… Да, я запросто убедила бы себя в нормальности этой ужасной жизни. Но почему-то не могу себе позволить такой интерпретации.