— Предел, прямо скажем, роскошный.
— Но я часто забываю о нем. Потому что нахожусь в очень скользком возрасте. Так сказать, в роковом для юной женщины. Счастье или несчастье, профессия или ярмо, прямая дорога или какие-нибудь закоулочки, хотя бы и московские, — все равно. Я ведь собралась уезжать из России. Вполне серьезно. Как только я вернулась из Бергена, сразу стала вынашивать планы бегства. И знаешь почему? Я поняла, что иногда просто не хочу-у-у заниматься одной только музыкой. А на чужбине всякие другие занятия, для меня как бы закрытые, заменит сама чужбина. Другая архитектура, другой уклад, чужие небеса. Я даже стала думать об Австралии. Там другие созвездия, это завораживает.
— Южный Крест, например? Ты давно к нему неравнодушна. Я помню.
— Видишь, а я забыла. В Австралии рыжики. Их завезли из Европы, и они расплодились неимоверно.
— Первый раз слышу, — признался Тульчин. — А я странным образом скучаю по России. С Запада я увидел ее совершенно другой.
— Интересно — какой? Я могу это понять или увидеть?
— Да. Но это все потом…
— Все потом, — грустно вздохнула Вера. — Может быть, это так же, как смотришь на все русское из Питера? Это же голландский город, финский, немецкий, чухонский.
— Холодно, — засмеялся Алексей. — Лучше всего смотреть на Россию из Италии или Греции. Тогда она кажется соседней деревней, немного диковатой, как всякая соседняя деревня, но изумительно красивой.
— И в соседней деревне подрастает невеста, она пасет свиней или гусей, сторожит жеребят, боится волков.
— И это тоже, — улыбнулся Тульчин.
Вера тут же перевела разговор на другую тему:
— А что ты делал в Италии?
— Я выучил итальянский. — Он элементарно уходил от разговора. — Но теперь нужно все расспросы прервать ненадолго. Потому что мы с Павлом сейчас оставим тебя одну.
— Никогда не целовалась с бородатым мужчиной, — переводя дыхание, говорила Вера вскоре. — В этом есть что-то удивительное.
И тут же вошел Кравцов, одетый в темный плащ и широкополую шляпу.
Другой сцены капитан, судя по его загадочному виду, не ждал.
— Простите, Вера, но мы договорились с Алексеем об одной очень важной поездке. Мы вернемся поздно.
— Я предупредил, — ответил Тульчин, беря Веру на руки. — Я отнесу ее в библиотеку. Как раритет.
— Не надо, отпусти, — засмеялась Вера. — Я сама. Возвращайтесь скорее. Вам что-нибудь вкусненькое приготовить?
— Пирог с гольцом — это раз, — мгновенно ответил капитан. — Кстати, голец размораживается. Корзину грибов мы привезем ночью. Кроме того, никуда не выходить. А то мы вас не найдем. Пока все поручения.
— Я даже звонить никому не стану, — ответила девушка. — Зачем обижаешь, начальник? Вы едете в лес? За грибами? Передайте поклон медведю.
— О’кей, — ответил капитан.
— Не шали, — улыбнулся на прощание Тульчин, и они скрылись за дверью.
Вера осталась вдвоем с кошкой, в чужой и непонятной квартире, в районе Москвы, где никогда прежде не была. Все это похоже на смутное начало новой и таинственной жизни.
Она выглянула с балкона во двор, капитанский джип резко рванул с места и сразу исчез из поля зрения.
«Куда они поехали? Что скрывают от меня?» — эти два вопроса превратились для Веры в настоящее мучение. Было понятно, что запланированная поездка связана с ней. Но каким образом?
Несколько дней назад ее могли убить. В Питере это продолжилось совершенно другим образом. Там ее хотели убедить в том, что она потенциальная злодейка и хищница, дитя своего времени, то есть предлагали убить в себе душу, согласившись с этим.
А что, если она сделалась заложницей чьих-то интересов? Дурацкий вопрос. Конечно же сделалась. Триста лет назад. Тут и толковать не о чем. И надо заниматься пирогом для сыщика и музыканта, которые сломя голову покатили кого-то ловить и пытать. Пытать и ловить. Пирог должен получиться отменным. Она вспомнила, что Тульчин был отличным стрелком. Пирог с гольцом — это вещь.
Да, спасение в пирогах. И в прочих домашних вещах.
— Штука, — сказала Вера кошке. — У тебя плохая хозяйка. Она засиделась на лысой музыкальной горе. Не была ни разу ни в цирке, ни в зоопарке. Ни кино, ни театр, ни концертный зал не заменят зоопарка и цирка. Там усталые и вконец замученные звери напрямую напоминают нам, что все очень скверно. Да с чего это они усталые и больные? Разве ты такая? Ты усатая и довольная.