Там стоял серый полумрак, пахло сыростью и крысами, над головой пыхтели автобусы. Алоиз растянулся на скамейке во всю длину, а Леокадия в нише под лестницей нашла кучу опилок и ужасно обрадовалась. Опилки пахли точь-в-точь как деревянная крыша в конюшне.
- Это, наверное, и есть черный день, а может, черная ночь, - решил Алоиз. - Пришла пора съесть тебе последнюю сережку, я нашел ее в левом кармане, а мне - последний кусочек хлеба, вот он, в правом кармане.
И он дал Леокадии вербную сережку, блестевшую в предвечерних сумерках, будто капля мартовского дождя. И тут дождь застучал по мостовой и по пролетам моста, и его монотонный стук усыпил Алоиза и Леокадию, жующую последнюю сережку.
А потом, хотя ночь еще не наступила, Леокадии стали сниться удивительные сны - она летала над крышами, дремала в гнездышке над окном у Алоиза, и наконец, подгоняемая порывами весеннего ветра полетела вместе с гнездышком по небу.
И вдруг самый сильный порыв ударил ее о пролет моста.
БАМ!
Это Леокадия скатилась с кучи опилок вниз.
- Я не знала, что спина может так болеть! - пожаловалась она.
- Не горюй! - ответил Алоиз, успокаивая ее. - Это все из-за моего пенсионного хлеба.
Но он не знал, что все это из-за последней вербной сережки и что ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
ЛЕОКАДИЯ И ЗАВИХРЕНИЯ
Самым чудесным было то, что Алоиз вовсе не собирался возвращаться к Вдове в квартиру на седьмом этаже. Ничего удивительного: кто бы променял ветер свободы на вонь нафталина, крышу из весенних облаков и туч на разрисованный подтеками потолок, а дружбу с непредсказуемой Леокадией на общество монотонной Вдовы.
- Ты знаешь, у меня под лопатками гуляют какие-то ветры и даже вихри, - жаловалась Леокадия. - Наверное меня продуло ночью.
Теперь, пользуясь хорошей погодой, они грелись на солнышке в Шестиконном сквере.
- Я люблю твои завихрения, Леокадия, - улыбнулся Алоиз. - И то, что никогда неизвестно, чего от тебя ждать. Как славно мы с тобой поездили. Если бы я мог, я бы приделал тебе сигнал и руль, и ты бы вполне заменила такси.
- Ну уж нет, я слишком люблю наши дрожки и ни за что их не предам, - возмутилась Леокадия. - Бедняжки, стоят себе скромненько в углу и помалкивают. И никому не приходит в голову вытащить их из старого сарая и переделать в автомобиль. А вообще-то я больна. У меня чешутся лопатки. Ты не можешь почесать мне спину?
- Спина у тебя какая-то чудная, - удивился Алоиз. - Могу поклясться, что из нее вот-вот прорежутся зубы. Если бы у меня был нож...
Леокадия отодвинулась от него.
- Ну уж нет! Начинается с ножа, а кончается сковородкой!
Больше об этом разговора не было, но в то утро, когда Алоиз пошел к Парикмахеру, Леокадия тайком покинула Шестиконный сквер и отправилась к Доктору. Узнать, какие сокровища запрятаны в ее зудящей спине.
В поликлинике было белым-бело, как зимой, но пахло не Рождеством и елкой, а лекарствами и масляной краской, и Леокадия то и дело громко ржала от негодования.
- У вас случайно не астма? - спрашивали ее в коридоре больные.
- Нет. У меня приступ бешенства, - заявила Леокадия, после чего больные расступились и пропустили ее в кабинет без очереди.
- Что с вами? - спросил Доктор.
- Вот именно, - отвечала Леокадия. - Я хотела бы знать, что со мной?
- На что жалуетесь?
- Понимаете, я расту. Расту в разные стороны. Но не в длину, а в ширину. А вообще-то я здорова.
- От здоровья нет лекарства, - сказал Доктор. - Случай весьма печальный и редкий.
Он взял в руки сантиметр, измерил Леокадию со всех сторон, сел за стол и принялся писать.
- Протокол - вещь хорошая, - вздохнула Леокадия. - Но только платить придется вам, господин Доктор.
- Это не протокол. Пока я не вылечу пациента, я с него денег не беру, - объяснил Доктор. - Так что с вас я ничего не возьму. Такое со мной случается нечасто.
Доктор поставил под рецептом размашистую подпись и подал Леокадии.
- Вообще-то я ни у кого автографов не прошу. У меня все просят автографы, - заметила она.
- Это не автограф, а рецепт. Лекарство для наседок. Этой мазью смазывают куриные яйца, чтобы поскорее вылупились цыплята.
Леокадия поблагодарила, помчалась с рецептом в ближайшую аптеку и подошла к окошку без очереди.
- Я очень тороплюсь. У меня скоро выведутся цыплята, - заявила она.
Мазь оказалась зеленой и такой едкой, что непременно должна была, но почему-то никак не хотела действовать, хотя Алоиз изо всех сил втирал ее в спину Леокадии.
- И на том спасибо, - рассуждала Леокадия. - Ведь на врача у нас денег нету.
Но по правде говоря ей было немного грустно. К цыплятам она чувствовала особое расположение.
- Я росла в деревне, - рассказывала она Алоизу. - И когда спала на сене, под боком у меня грелись цыплятки. Может, потому я непохожа на других лошадей и люблю спать лежа. Мамы своей я не помню, но иногда мне кажется - она кудахтала как наседка и я так славно спала у нее под левым крылом. Под правым - было холодновато.
- Леокадия, да ты никак бредишь! Вон как тебя разобрало. Ай да мазь!
- Ага, ты хочешь сказать, что лошади не имеют ничего общего с крыльями? Конечно, ты прав, но мне так грустно, что никогда, никогда... Клянусь оглоблей, там что-то проклюнулось!
- Цыплята! - воскликнул Алоиз. - Вижу белый пух! Нет, нет, Леокадия, это что-то совсем белое. Куда белее цыплят. Это огромадные ВЕРБНЫЕ СЕРЕЖКИ!
Леокадия обернулась и глянула на свою спину.
- Я съела сережки все до единой, и вот ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. Правда?
- Неправда, - возразил Алоиз и ущипнул себя за руку. Это не может быть правдой. У лошадей крыльев не бывает.
- НЕ БЫВАЛО. Но наверное их не воспитывала наседка. Я проложила дорогу. Ах, как я счастлива!
Тем временем таинственное ЧТО-ТО все росло и росло, становилось все более пушистым и серебряным, и вербным, и таким крылатым, как будто на зеленую от мази спину Леокадии опустился орел.
- Сотри поскорее мазь, - попросила Леокадия. - Крылья не должны расти из грязной спины.
- Нет, я не смею... не смею к ВАМ прикоснуться! - шепнул Алоиз. Вы созданье НЕЗЕМНОЕ.
Леокадия разразилась громким смехом и от радости помчалась галопом, сделав маленький круг. Крылья шумели над ней словно флаги, а голуби с Шестиконного сквера в испуге разлетались в разные стороны.
- Сейчас я вас догоню! - воскликнула Леокадия и попробовала вспорхнуть, но из этого ничего не вышло.
- Вот тебе и НЕЗЕМНОЕ созданье! - вздохнула она. - Я вовсе не умею летать. Зачем же мне такие крылья? Наверное они некачественные. И самое обидное, что я не смогу их ни на что обменять. Ведь дареному коню в крылья не смотрят. А ведь я для тебя теперь подарок, верно?
- Ну, раз они некачественные, то так и быть, я осмелюсь к ВАМ прикоснуться, - согласился Алоиз и принялся стирать со спины Леокадии зеленую мазь. - Не могу себе простить, что когда-то надевал на ВАС хомут. Это было очень некультурно.
- Сейчас я шлепну тебя хвостом! Сразу начнешь говорить мне - "ты". Ну что ты так на меня уставился?
- Ты больше не легковая лошадь, Леокадия. Ты настоящий гусарский боевой конь!
- Пока что я слышала про жаркое по-гусарски. И нехорошо напоминать мне про духовку именно тогда, когда я стала ВОЗДУШНЫМ созданием. Но раз уж разговор зашел о еде - то нет ли у тебя какой-нибудь булочки, Алоиз? Я теперь буду есть за двоих - за коня и за орла.
- Орел это еще полбеды, - заметил Алоиз, - а что если ты рождественский гусь?
ЛЕОКАДИЯ И ИНВАЛИДНОСТЬ
- С пенсией невезенье, - рассуждала Леокадия, жуя булочку, - с пролеткой невезенье. С бегами невезенье. И вообще я - лошадь невезучая, да еще с чем-то непонятным на спине.
- Постарайся оформить инвалидность, - посоветовал Алоиз.