А свидетелями, понятыми при аресте и обыске Данилы были мой отец и отец Юрочки Протуберанца.
Юрочка Протуберанец подымает полный до края стакан с мальвазией.
Как ты, Шнобель, красиво сказал: что отцы не допили, то мы допьем Пусть же будет пухом ему земля.
Я жду, когда Протуберанец наполовину осушит стакан. Загадал Протуберанец отпивает ровно наполовину. Я спрашиваю у него:
— Почему, Юрочка, именно твой отец был понятым, когда арестовывали отца Но Пасарана?
Ничего не происходит. Протуберанец досасывает до дна свою мальвазию. Хукает, закусывает соломкой и только после этого отвечает мне:
Об этом. Шпион, я тридцать лет хочу спросить и тебя. Твой отец был вместе с моим. Ты не забыл свою кличку, Шпион? Почему именно тебя прозвали тогда Шпионом? Не ты ли сам ловил тогда шпионов?
Теперь моя очередь молчать, тискать в кармане петушка-свистульку, которого я вчера вечером отыскал, перебирая старые вещи. Отыскал и долго не мог вспомнить, откуда он у меня, почему я его сохранил, не выбросил и никому не отдал. Вспомнил. Сиди спокойно, петушок, в кармане, не кукарекай.
Я пью мальвазию. Ох, и пакость же. Водой разведенная марганцовка. Об этом и говорю Протуберанцу:
— Ботинки у вас от нее не расползаются?
— Ботинки нет. А тело ползет. — Он закатывает штанину и показывает всем нам прихваченную злой лишайной багровостью ногу. — Псориаз — профессиональная болезнь работяги-«чернильщика». Весь нащ Марс поражен ею. Интеллигенция такой болезни не знает.
Я расстегиваю рубашку, распускаю галстук и показываю ему грудь.
— Как видишь, Юрочка, у нас с тобою одна болезнь, хотя я и не пользую себя «чернилами».
— Да, болезнь одна, — склоняется ко мне и подтверждает диагноз Протуберанец.
— Но ты не ответил мне, Шпион.
— А мне нечего тебе ответить, Протуберанец.
— И я, Шпион, ничем не могу тебя утешить.
— Тогда остается Цыган. У тебя есть что нам сказать, Цыган?
— Налейте, может, и скажу.
Мы наливаем. Ждем, пока Цыган выпьет. Один, без нас, Шнобеля, Вольки, Фимки Бухмана.
— Но пасаран! — выкрикивает Цыган и одним глотком осушает стакан. — Но пасаран, хлопцы. Вот единое, что у меня есть сегодня за душою, что я вам могу сказать. Один только Но Пасаран остался верным нашей клятве. Почувствовал: они идут, они здесь. Взял и помер. Один Но Пасаран. А все остальные мы тут — говно... Ну как моя речуга? Нравится, Шпион?
— Тогда остается только Волька, — я не обращаю внимания на слова Цыгана, не о том сейчас речь. — Ты была, Волька, той ночью под дубом. Ты знала про оружие.
— Про оружие знала, — и не пытается протестовать Волька. — Две винтовки образца 1891 года. Наган системы «ТТ», десять шашек толу, кавалерийская шашка. Я тоже разбираюсь в оружии. Я ведь тоже марсианка...
— Ты была под дубом, когда мы...
— Нет. Меня тогда там не было. Я до Но Пасарана была у хвои. Я первой увидела оружие. Потом оно исчезло. Я проследила, кто его забрал, куда спрятал.
— Значит, ты?
— Нет, Шпион, нет. Протуберанец. Налейте и мне зелена вина... Но пасаран!
— Так кто же тогда, кто? Шнобель и Фимка отпадают.
— Я отпадаю, я отпадаю, — согласно кивает головой Фимка.— Но все равно: за компанию и жид удавился. Но пасаран! — Он наливает себе сам и пьет.
— А я нет, — говорит Шнобель. — Я не отпадаю. И ты, Шпион, и ты, Протуберанец. Я вам в тот день хорошо вломил. По первое число каждому. Помните?.. А помните, что вы мне тогда кричали, как грозились. У нас винтовки... Две винтовки и сабли. Мы тебе шнобель еще открутим и к заднице приставим. А вместо шнобеля от тендера отрубим и ко лбу приклеим. Так что я знал...
— Тогда и я знал, — неожиданно вмешивается Фимка. — После того, как вас побил Шнобель, вы били меня. И приговаривали, что будет еще не то. Еще и шашечкой попробуете. А деда моего пархатого толом...
— Получается, что каждый из нас мог? — я, наверно, уже пьяный. Мне снова чудится топот. Я снова слышу лавинную копыть конских копыт. Мне душно, и совсем не потому, что сегодня душный жаркий день. Меня кто-то душит. Не память и не прошлое. Это из настоящего, а может, и будущего. Пистолет, вспоминаю я. Они не нашли тогда пистолета. Где-то остался спрятанный Но Пасараном пистолет.
Волька, словно подслушав меня или ее что-то давит, спрашивает:
— Пистолет, а у кого из вас, мальчики, остался пистолет? Вот видите, я все знаю. И если это я навела, ваших отцов тоже забрали бы. А мне хотелось пойти и рассказать все. Пойти куда надо и к кому надо. Самому ему написать: отца, мать забрали как врагов народа. Я дочь врагов народа. А на самом деле — вот я какая верная и правильная.