ТАЙНА ДЕЗЕРТИРА
Не могу вспомнить имя этой женщины. Кажется, звали ее Люба. Жила она в деревне Коршуновке, рядом с Моршанском. Бывала у теток часто, чуть ли не каждый день, дружила с ними, помогала Евдокии Николаевне нашей в торговлишке, привозила кое-какие продукты, самогоночку. И все шепталась с нашими, секретничала. А у меня сызмальства ушки топориком и нос по ветру. И я все усек. Но помалкивал, понимая, что об узнанном болтать не следует. Сыну этой колхозницы пришла повестка на фронт. Собрала она его и проводила на сборный пункт. Сюжет, в общем, банальный: отдала на войну единственную свою былиночку и надежду. А эшелон, в котором везли его на фронт, как раз шел через Моршанск и стоял на вокзале. Он и отпросись с матерью повидаться. Отпустили. Добрался солдат до родного дома, через два часа шагать обратно. Мать повисла на нем и не отпустила. История известная и в литературе, и в кино представленная. Но это нынче. А тогда это была страшная тайна. Утолкала мать сына в подвал, оборудовала ему там постель, и просидел он в своем схроне всю войну и после — долгие годы. И что удивительно — о Кольке-дезертире знали все. И никто, как говорится, не заложил.
Ведал об этой страшной тайне и я. Она распирала меня изнутри, споря с моим уже сложившимися понятиями о правде. Но я — ни гу-гу. А то ведь мог и сболтнуть ради всеобщей честности военным нашим квартирантам. Знал же я и об отцовской дьяконовской тайне. Когда в пионеры принимали, требовали говорить всю правду. Чуть было не сыграл я в Павлика Морозова. Но вовремя остановился. Потому что понял так: чужая тайна — не твоя собственность, ею распоряжаться не имеешь права. Это не консервная банка, которую ты нашел. Взял ножик и открыл. Чужая тайна — собственность ее владельца. Пусть ею хозяин распоряжается. А про свои дела секретные я по жизни пробалтывался частенько. И расплачивался горько за это.
Так и просидел подпольщик Коля всю свою молодость, выполз в 60-х после амнистии, с туберкулезом, работал где-то бухгалтером да вскоре и покинул белый свет, от которого прятался всю жизнь в подземелье.
А вот история другого Николая — Нестерова, отцова племянника, тетки Маши сына, двоюродного моего брата и крестного. Незадолго до войны он окончил десятилетку и добровольцем отправился воевать. И вскоре пришла похоронка. Покричали о сыне Степан и Мария, панихиду справили. А в похоронке и место было указано, где сын голову сложил и где земле предан. Ездила тетка Маша в Тверскую область, как немцев отогнали, нашла братскую могилу, порыдала на ней. А уж потом пришло письмо из госпиталя от Николая — жив! Тетка Маша кинулась в поезд, на свиданку покатила.
Из госпиталя Колю снова отправили в действующую. И вторая похоронка. Ну каково матери: на одного сына — две смертные бумаги. "Ваш сын рядовой Николай Степанович Нестеров… пропал без вести…" Хоть крохотная, но зацепка: не погиб ведь, а пропал. А вдруг живой? И молилась, и ходила в церковь, свечки ставила.
А он не пропал. Коля в бою в плен попал. И вернулся живой и здоровый в 1946 году. Я помню, как он навещал нас и стоял в саду разговаривал с Зоей и мамой. Молодой и совершенно лысый (тиф перенес в плену). Рассказывал скупо, да мне в память врезалось.
Его контузило и засыпало взрывом. Но он остался жив. И оказался в лагере для военнопленных. Водили его немцы на работы. Шаг в сторону — попытка к бегству: выстрел или штыком. Пленных косил тиф. Силы уходили, я держался до последнего. Идем в колонне на работы, слышим — бах! — стрельнули кого-то. А на столбах наши качаются в петлях. Я затифовал, не мог идти. Упал на мосту. Сознание потерял. Они на меня пули пожалели — кинули с моста в реку. В воде очухался малость. Чувствую, вот-вот утону. Стал я тогда молиться (а был Коля комсомольцем-активистом): "Мать крестная, спаси меня! Богородица, спаси!" — как мать наказывала.
Далеко его унесло, и какая-то крестьянка увидела с берега: эка невидаль, опять труп по реке плывет, да никак вроде хлюпает, булькает. Может, и живой еще. Кинулась в воду, подтащила к берегу: батюшки, дышит! Выходила она Николая, и он так и прожил у нее до прихода наших. А с ними пошел дальше воевать. И никакие особисты его не мучили допросами, не грозили, и в ГУЛАГе после войны не оказался. Вот как повезло. И ордена и медали получил заслуженные. Правда, после войны регулярно ходил в военкомат, отписывался, как и что с ним приключилось в плену. Наверное, на контроле стоял. Но с той поры, с той речки стал мой крестный глубоко верующим человеком. И прожил он жизнь полную и счастливую, и детей и внуков вырастил, и дом построил, и сад посадил. Вот такая нехитрая история.