Удивительный город Моршанск. Всю жизнь Валентин мне наказывал: запомни, Моршанск — пуп земли, а ось закопана у тети Дуни в сарае! Я заскочил к ним на пару дней по командировке в Тамбов в 1972 году, в самую засуху. Гы, сказал Семеныч, Руя приехал. И поманил меня пальцем к тому месту, где когда-то был Дунин сарай с Зорькой, а нынче осталась только крышка погреба. Он поднял крышку и пригласил заглянуть внутрь: Хляди! (по-моршански гласная "гэ" смягчается почти до "ха", такой говор узнаешь сразу, его очень точно передала актриса Ирина Муравьева в фильме "Карнавал" о судьбе девчонки-провинциалки). Я заглянул во мрак погреба. Видишь? Я чистил погреб и откопал. Что? Как что, ее! Кого ее? Не кого, а что. Я ж тебе всю жизнь о ней твердил — ось! Какая ось? Пуп земли! А ось закопана у тетки Дуни в сарае. Валя! — закричала с крыльца постаревшая тетка Настя. — Отстань от Юрочки, дай ему отдохнуть с дороги!
Юрочка присмотрелся: черт, действительно, в яме, там, на дне, торчал, поблескивал кусок рельса. Во! — сказал брат. — Ось! И глаза его смеялись за очками оттого, что ось оказалась на месте. Какая на фиг ось! Это рельса, кусок балки от фундамента школы, в которой сейчас Валентин Семенович Желтов преподавал физику и математику и был завучем.
У нас на садовом участке под деревней Безобразово, что в Вороновском сельсовете, я вкопал столб для рукомойника. А мой шурин Александр Юдовский по прозвищу Шура Балаганов прибил к нему кусок вагонки и выжег лупой: Москва — 69 км, Париж — 2736 км, Моршанск (пуп земли) — 500 км. Только недавно она, истлев, треснула и свалилась с гвоздя.
Удивительный город Моршанск. Построен он на плоском ровном месте вдоль Цны. От паводковых вод, идущих сверху, с холмов, проложен вал. Улицы нарезаны строго вдоль и поперек, будто великаны какие расчерчивали гигантскую шахматную доску. В центре и до сих пор остались нетленные торговые ряды с подвалами и лабазами, в них множество магазинов и складов. Конечно, базар. При въезде в него стояла водокачка — башня артезианского колодца. Из нее нескончаемо лилась тугая струя подземной воды; замечательный водопой для базарного люда и лошадей. Поговаривали, что если водокачку забить, центр города подтопится и провалится. В 70-х один лихой исполкомовский деятель добился своего: убрали эту позорящую социалистический город архаику. Водокачку разрушили, скважину задушили раствором. Брат водил меня по улицам и показывал, как из-под ворот некоторых домов выбегают ручейки, впадая в откоски — в дорожные кюветы, и пробивают себе путь дальше самотеком к Цне. Вот, хляди, нарочно налегая на "гэ", говорил Валентин (так-то его речь была чистой, почти столичной), хляди, что этот дурак инициативный наделал. Подтопляется Моршанск, хород наш. Во дворах ключи прорываются, сами прорываются из-под земли. Давит вода изнутри, наружу рвется. Как жизнь из-под коросты всех военных бед. Во, Руя, это я тебя цитирую.
Я расскажу, сынок, о той войне,
Которая тебе не будет сниться,
Которая во снах идет ко мне,
По утру слезы оставляя на ресницах…
Эту песню я пел в новом здании его школы на встрече с учениками. Я пел, а Семеныч сидел перед сценой и гордился Руей.
Я был малец, такой, как ты сейчас.
Неважно, чуть моложе или старше,
Когда война обрушилась на нас,
Когда страна пошла на фронт солдатским маршем.
В атаку я не поднимал бойцов,
Не падал грудью я на пулеметы,
Но опален войной, в конце концов,
В нас, детях той войны, солдатское есть что-то.
Над нами тоже выли "мессера",
Земля над нами вздрагивала тоже.
Убежища могильная дыра,
Эвакопункт, обстрел, вагон в колесной дрожи.
На палочке разделенный паек.
Мне мама придвигала свой кусочек.
Из детства в жизнь к нам горький след пролег,
Но память потерять в годах его не хочет.
Травой зеленой в мир из-под корост
Всех бед войны пробились мы колюче.
Нам наградных не полагалось звезд.
Но шрам на сердце есть. Он на всю жизнь получен.
Валентин играл на гитаре и пел, у него был приятный тенор. А его друг по всей жизни Виталий Татаринов подпевал ему ломким баском под свою гитару. Они выступали в самодеятельности, пели на концертах в воинских частях и в госпиталях. И вот однажды Валя сообщил, что вечером мы сможем услышать их по моршанскому радио. Ну, весь дом собрался под репродуктором и, обмирая от удовольствия и гордости, мы внимали песне, опускавшейся на нас слово за словом из черной тарелки в простенке между окнами в зале у тети Насти. Она прослезилась: вот бы Сенечка сына послушал. Я не запомнил песни, но факт явления голоса брата из радиоточки произвел на меня магическое действие. Они исполняли, как теперь называют, авторскую песню, кем-то сочиненную и залетевшую неведомым путем в провинциальный городишко земли тамбовской. Такие песни рождались во время войны во множестве, и среди них были замечательные — "Серая шинель", "Давай споем, подруженька гитара", "В полку воздушном был отряд" и т. д. Не все осталось в памяти, но воспоминания о них греют душу.