Выбрать главу

В 1985 году я присутствовал на открытии выставки военного политического плаката в доме художника на Кузнецком мосту и увидел в экспозиции все картинки из детства, с тетьнастиной стенки на плакатах ведущих мастеров этого искусства Кукрыниксов, Бориса Ефимова, Виктора Корецкого. Из их произведений и составили тот военный безыскусный агитационный диафильм, который демонстрировал Валентин. Чародейство экрана потрясло онемевшего от восхищения малыша и зародило в его душе любовь и тягу к магическому экрану.

МЫЛО САМОВАРЕННОЕ

Тетя Настя варила мыло на продажу. Нащипывала большим секачом от сухого полена лучины, ставила на предпечье трехногий закоптелый таганок, разводила под ним огонь. В большой таз загружала "компоненты": вонючий нутряной жир, куски наколотого и сахарно блестящего каустика, что-то подливала, не упомню, может, и не добавляла ничего и водружала посудину на таганок. Через какое-то время по дому расползался гнусный запах, в тазу булькало и хлюпало. Валька меня припугивал: там Бубука плюхает. Вот вылезет из печки и тебя съест! С мылом, добавляла Зоя, и в темных углах дома мне постоянно мерещились эти бубуки и кукаши. Фантазии мне занимать не надо было. Если б знали об этом мои пугачи! Да будет вам, дураки большия, ругала их тетя Настя, заглядывая в таз, никого там нету, не слушай их, Юрочка, здесь мыло варится. Я знал, что такое мыло, но зачем его надо было варить, мне было непонятно.

Наконец она просила Валентина снять таз. Он ставил его на лавку, и я мог заглянуть, какая в нем кукаша. Кисель, говорил я, грязный. Тетя Настя разливала этот серо-коричневый кисель в два противня, прикрывала их тряпкой и выносила студить в сенцы. И все отправлялись спать.

Действо начиналось с утра. Приходила Елена Аристарховна. Масса в противнях застыла, можно было потрогать пальцем ее упругую глянцевую поверхность. Валентин, как главный в доме геометр, брал нож и разрезал мыльный торт вдоль и поперек на равные бруски, примерно так, как теперь хозяйка разрезает для гостей "Птичье молоко". Очень подходящее сравнение.

Мыло затвердело еще не полностью. Стороны брусков сверху и снизу стали уже плотными, а по срезам чернела студенистая сердцевина. Но наступало время, когда товар был готов для дальнейшей обработки. То есть маскировки под натуральное фабричное мыло. Бралась круглая жестяная коробочка с выштампованными изображением и текстом. Этой коробкой пытались надавить на брусок, чтобы получить отпечаток наподобие маркировки — хитрющий народ, эти мыловары! При этом надо слегка смазать оттиск, чтобы нельзя было прочесть надпись. Дурили, в общем, будущего покупателя моршанские коммерсанты военной поры. Жуткое дело: подпольный завод! Потом наступал черед Елены Аристарховны. Она брала кусок и внутри печати острой палочкой выцарапывала на бруске лихой вензель, похожий на подпись. Как на казначейском билете, говорила она, по-французски, фирма! Ну вот и готово мыло самоваренное!

На базаре это "американское" мыло шло нарасхват. Я пристально смотрел на самовар, ничего не понимая. Оно же не из самовара, а из таза, возражал я. Ух ты, какой умник, восклицала соседка, это мыло твоя тетя Настя сама варила? Вот и получается, что оно самоваренное. А твой самовар может варить только кипяток. Понял?

Иностранное мыло Настиного производства поручалось сбывать на рынке тете Марусе и Зое. И Настя отправлялась туда же. И Дуня. Частное, альтернативное государственному, безналоговое запрещенное производство. Теперь это называется бизнесом, капитализмом. А тогда за него можно было запросто загреметь в тюрьму.

ИНТЕНДАНТ

Эту историю я пересказываю со слов сестры Лиды. Она была уже тяжело больна и не вставала с постели. Я регулярно ездил к ней в Кузьминки, по очереди с Зоей и Сашкой, мы привозили продукты и все что нужно для ухода за больной, готовили поесть, кормили ее, стирали, убирали за ней все, что полагалось, помогал подняться и… нет, это описывать в подробностях я не в силах. Мы о многом беседовали, даже пели на два голоса: Лид, давай споем? Давай… "Старый клен, старый клен", начинал я одну из наших любимых песен, и она слабеньким, дрожащим голоском подтягивала, а я едва сдерживал слёзы и пытался о чем-то шутить… и как-то я поделился с ней, вот, мол, пишу "мемуары детства"; стал перечислять ей эпизоды, которые намеревался включить в книгу. И началось: а это помнишь, а это помнишь… Пересказал ей почти всю канву своего повествования. А ты помнишь, как тетя Маня ворвалась к Дуниному квартиранту? Нет, хоть убей. Полная тьма. Расскажи. Ну, слушай, Руя…