Подтрунивать над Евдокией — наше любимое занятие. Теть Дунь, голова замерзла, дай лифчик поносить! Атайдитя, антихристы, анчутки проклятыя! Бюстгалтеры она шила на заказ, потому как в столице ее единственный зять Иван Павлович не мог отыскать в магазинах изделие нужного ей размера.
Не дашь трояк? Сейчас ославим. И хором:
Распустила Дуня косы,
А за нею все матросы.
Дуня шлепает по грязи,
А за ней начальник связи!
Телевизор, который купил Валентин, потряс Евдокию Николаевну. Никак не могла понять своим древним деревенским сознанием, как же засунули в ящик человечков, говорящих и танцующих на экране. Она топталась возле телеприемника и все норовила заглянуть за его заднюю стенку. Ой, срам-то какой, девки телешом прыгают, как прынститутки, бессовестныя.
Она верила во всю бредятину, слухам, монашкам, болтовне истекающих иронией племянников. Телевизор открыл ей ранее невидимый мир, влезал в ее душу, оставляя сомнения, — она ему не верила. И все переспрашивала: а чаво это он? И все ждала, когда будет петь Мордасова или Зыкина, их пение — праздник ее души. Про эстрадных певцов говорила: ишь, как выкобенивается, торчок.
Во дворе, подпирая оба крыльца, много лет лежали неошкуренные бревна. Черти, паразиты, инженера беспартошные, вы когда-нибудь ошкуритя их? Валентин Семенович, Валя, Володя, Юрочка! Женя, ты же доктор, ну хоть ты их вразуми. Теть Дунь, трояк! И все мигом сделаем. И Дуню тут же сдувало с крыльца. Мы поржем да и забудем. Бревна были куплены для ремонта дома и все никак в дело не шли.
И вот я привез в Моршанск нашего с Женькой друга Петра, будущего медика-психиатра. Как он с тетками враз спелся! Они ему нашептывали про свои болячки, он беседовал с ними подолгу, входил в положение, успокаивал, давал советы. Ну, у вас любовь, ревниво подначивал я Петьку. А ты, Руя, говорил он мне, в наши дела не суйся.
И однажды Петр, найдя в сарае обдирочную скобу, принялся раскатывать бревна. Мы тут как тут. И скобой и лопатами, поигрывая мускулами, бревнушки покатывая да похохатывая, вмиг их оприходовали и накатили на место. Дуня вышла на шум и ахнула: работа уже сделана. Дуня, трояк! — заорали мы. Она глянула на Петьку. Он подмигнул ей и сказал: ладно, чего уж там, неси, мать. Дуня вынесла два трояка. Эх, хороша была окрошечка с горячей картошечкой!
Ребята, вы куды собираетеся? На речку, рыбу ловить. За речку не ходитя. Почему, теть Дунь? Там анчутки и фиёпы. Какие там фиёпы? Да мы их… Фиёпы, тихо говорила Дуня, и поджимала губы, обижаясь на нас, таких бестолочей, не разбирающихся в анчутках и фиёпах.
Теткам из Москвы мы привозили кроме дрожжей по палке вареной колбасы. Тетя Настя быстро скармливала ее нам же, а Дуня свою прятала. Холодильников не было. Дуня, кричали мы из беседки, давай колбасу сюда, протухнет! Черти, инженера беспартошные, пост ведь нонича, грех!
Заглядываю к Дуне на кухню. Она живехонько захлопывает ящик стола. Ну-ка, ну-ка, что ты там прячешь? Не надоть! — упирается она одной рукой в ящик. Другой утирает губы. Дергаю за ручку, ящик вылетает, в нем — три толстых колбасных кружка, и каждый надкусан. Ах, так ты постишься? Отвари и съешь, а то отравишься!
Отравиться не отравилась, но бегала дай боже от крыльца до туалета. А однажды мы привезли ей нототению горячего копчения. Эту несчастную рыбу она-таки довела до зеленого состояния и в конце концов опять маялась животом.
По двору брожу я тению,
Съел у Дуни нототению!
Новая статья Дуниного бизнеса — шпульки с грубой шерстью. Построили в Моршанске камвольный комбинат, вот и дело прибыльное открылось. Понесли с комбината продукцию в народ. Я этих шпулек накупил у тетки полмешка — Галя как раз увлеклась вязанием. Как Дуня радовалась, что заработала на племяннике!
Позвонил из Моршанска Валентин (у них в доме поставили телефон, и наша любезная и веселая переписка на этом закончилась). Брат сообщил, что Дуня плоха, атеросклероз, никого не узнает. Я выхлопотал командировку в Тамбов и заехал в Моршанск. Ах, Юрочка приехал! — защебетала тетя Настя. А Дуня-то уже совсем ничего не соображает, иди, поздоровайся с ней. Я прошел в Дунину половину, заглянул в залу. Дуня сидела на кровати и мотала здоровенный клубок из старых чулок. Теть Дунь, здравствуй! — заорал я с порога. Она вскинула на меня удивленные глаза: чего, мол, кричишь, не глухая, и кокетливо проговорила: я вас ни зняю… Ни зняю я вас… Это же Юрочка, Юрочка приехал, ты, что, не помнишь разве, Клаши покойной сын, брат Лидочки. И опять взгляд и слова: я вас ни зняю…