Цыпа сидит на диване, фикстулит фиксой, курит папиросу и сипло похохатывает, отвечая на вопросы. Витька, скажи, а Симку вы обчистили? — спрашивает мама и краснеет от смущения. Ага! И Цыпа хохотнул: мы, конечно. А вы дрыхали и ни хрена не почуяли.
Я трухал, вдруг дядя Ваня проснется, у него кулаки пудовые. Отца шпана побаивалась, уважала и не трогала. Вона как… А куда ж вещи-то девали, что их милиция найти не смогла? На линию отцу в будку отволокли. А уж потом, когда все утихло, сбагрили, куда надо…
Вот так раскрылась тайна ограбления Серафимы Гирш. Цыпа рассказывал и смеялся, а я глядел на живого жулика разинув рот и не мог понять, как же он так, без зазрения совести выкладывает все и не горит от стыда?
ИНСПЕКЦИЯ
Сколько же мне подобных уроков подарила жизнь! Обостренное с детства чувство справедливости и правды, лжи и фальши, способность подмечать их в людях, в товарищах приводили к конфликтам, в том числе и с самим собой. Если замечаешь в ком-то ложь, не лги сам! Это труднее всего. Одинаково не приемлю фальшь в речах политика и телеведущего, начальника и коллеги, арапника на митинге или в очереди, академика или первоклашки. Что поделаешь, меня с детства готовили к встрече с фальшью в облике праведника. Готовили в школе, сами не догадываясь.
В каком большом педагогическом уме гороно или наробраза родился тест на проверку воспитанности учеников? Вера Георгиевна оставила нас после уроков и таинственно сообщила, что нас посетит ИН-СПЕК-ТОР из ГОРОНО! Мы должны быть готовы не ударить лицом в грязь и показать себя с самых лучших сторон образования и воспитания.
И Вера Георгиевна изобразила, как инспектор войдет, и репетировала с нами вставание, выходя за дверь и появляясь в классе, и где она, инспектор, будет стоять, и как она возьмет в руку ручку и как бы случайно ее уронит, и Вера Георгиевна роняла ручку на пол и дрессировала нас кидаться за ней пулей, поднимать и возвращать ее инспектору. Потом таким же манером ронялся носовой платок и т. д.
И вот этот день настал. В класс вошла женщина в черном костюме и белой блузке, с прической революционерок из кино, крашеная, как я теперь понимаю, с плоским невыразительным, "никаким" и злым лицом надзирательницы концлагеря (тоже образ из кино). Она громко хлопнула дверью, и мы моментально встали. Она поздоровалась с нами, и класс четко ответил: здравствуйте, товарищ инспектор! Из щели ее рта понеслись призывные слова о долге учеников перед родиной, о партии, любимом вожде. Ну надо же быть такой набитой дурой, чтобы на словах о Сталине ронять ручку. Грохот парт, топот ног и ручка перед ее глазами. Она продолжала говорить, а слова звучали механически, фальшиво. Вот она полезла в рукав пиджака за платком. Мы напряглись в изготовке. И не успел он коснуться пола, как Витька Соловьев поймал его на лету и вручил слегка опешившей от такой прыти инспекторше. Она говорила еще что-то долго, но я ее не слушал. "Врешь, врешь, врешь", — стучала кровь в висках, хотя что она могла мне врать про вождя? Она потом бывала у нас еще несколько раз, пока мы переходили из класса в класс начальной школы, и все с тем же набором педагогических хохм. Дура, хоть бы что-нибудь поменяла в своем арсенале. Нет, все те же костюм и блузка, ручка и платок, все те же слова. Вот где надо искать корни будущего неверия в партийные лозунги, корни диссидентства и развала страны.
НЕ КАЧАЙ ПРАВА
Этой заповеди меня научила улица. Зима. Мы играем, носимся по пешеходной части Пролетарской улицы неподалеку от заводской проходной. Справа — участок дома номер 201, слева — незамерзающая сточная канава химзавода. Из заводских ворот выезжает лошадь с санями. Возчик, изрядно нетрезвый, спьяну направил лошадь на тротуар, чего никогда не бывало. Мы заорали, замахали клюшками. Лошадь шарахнулась в сторону и залезла в канаву по брюхо, возчик чуть не вывалился из саней в вонючку. Растудыт вашу так! Вытянул кобылу под уздцы и заорал на нас, что мы мешаем движению и нарушаем. Тут я выступил как правозащитник вперед и заявил, что ездить надо по проезжей части и желательно трезвым. Ах ты так?! — заорал возчик, сорвал с меня ушанку, кинул ее под себя и стеганул лошадь вожжой: но, пошла, твою… Я бежал рядом с санями и требовал вернуть мне имущество: отдай шапку! Никакой реакции. Я в милицию заявлю! Ах ты вот как? — удивился возчик, — вон ты какой, шибко грамотный. Садись, поехали в милицию. И сяду, и сяду! И поеду! Я сел, и он привез меня в отделение и сдал дежурному.