Я назвал себя. Я сказал:
— Моя фамилия — такая-то. Я узнал, что вы хотите издать мою книгу. Меня интересуют сроки.
Тогда он наклонился и еле слышно произнес:
— Я очень много пью. В России меня без конца заставляют пить. Где я ни окажусь, все кричат: "Пей!"
Я пил ужасное вино. Она называется: "Семь, семь, семь". Я не могу больше говорить. Еще три фразы, и я упаду на пол...
После нашей эмиграции в 1978 году Профферы предложили мне место редактора в их издательстве, которое я с благодарностью принял.
В Нью-Йорк мы прибыли в начале декабря. Бродский приехал повидаться, подарил "Остановку в пустыне" с надписью: "Маришке и Игорьку — мое кукареку (временная надпись)". Был весел, участлив. Ни словом не обмолвился о том, что через несколько дней ему предстоит операция на открытом сердце.
7 мая 1980
Дорогой Иосиф!
Посылаю, как и договаривались, следующие рукописи:
1. Кублановского — читай, отбирай, посылай нам список отобранного.
2. Игоря Ефимова "Метаполитику" на английском языке — будь ей крестным папой.
3. Синопсис книги "Без буржуев" и свою "виту".
Кроме того, хочу предложить тебе такой взгляд на твою нынешнюю ситуацию: нельзя ли взглянуть на каждый день, проведенный вне больницы, как на крупный выигрыш в смертельно опасном покере? Может быть, тогда отказ от курева, кофе, виски, недосыпов покажется не скучным насилием над самим собой, а замечательным приемом ловкого игрока? Уж очень много народа "болеет" в этой игре за тебя — не разочаровывай публику!
Всегда твой,
Игорь Ефимов.
К смерти Бродский относился серьёзно, часто примеривался к ней, поминал в стихах. ("Смерть — это зеркало, что не лжёт".) Иногда ощущал её близкое присутствие с неожиданной остротой. Помню один его рассказ в ссылке:
— Нас везли сюда по этапу, как зэков. На какой-то станции была пересадка. Нас выстроили вдоль насыпи, неподалку был лесок. Я оказался крайним. Рядом со мной стоял конвойный, из кавказцев. У него были пушистые чёрные ресницы, и снежинки ложились на них каждая отдельно и не таяли. Мне вдруг пришло в голову, что если бы я сейчас рванул к лесу, он нажал бы на курок своего "калашникова" не задумываясь. И я, со всем миром, который во мне и о котором он ничего не знает, исчез бы, испарился в мгновение ока.
В Америке у Бродского впервые появилась реальная возможность помогать друзьям. Думаю, из цветистых описаний наших достоинств и талантов, посланных им в университеты и издательства, можно было бы составить добрых два тома. Особенно горячо он поддерживал тех, кто в России был лишён возможности публиковать свои произведения. Мог отбросить человека короткой репликой: "Он печатался там". Мне прощал этот "грех", потому что знал, что главные свои вещи я даже не показывал в советские редакции, пускал в сам- и тамиздат под разными псевдонимами.
Моя "Метаполитика" была издана "Ардисом" по-русски еще до нашей эмиграции под псевдонимом Андрей Московит. В значительной мере выход этой книги послужил последним звоночком, подтолкнувшим нас решиться на эмиграцию. Бродский считал, что по "Метаполитике" следует прочесть курс в американском университете. Рекомендуя меня различным кафедрам, он далее (щедрость поэта!) писал, что эта книга была какое-то время его "настольным чтением". По-английски книга была выпущена издательством Philosophical Library в 1985 году под заголовком Our Choice And History.
В феврале 1981 года моя мать, Анна Васильевна Ефимова, находилась в Италии на пути в Америку. Ожидала визы. Бродский тоже был в это время в Риме. По моей просьбе он отыскал ее в отеле и так разволновался от вида бедной эмигрантской жизни, что исчез на полчаса и вскоре вернулся, нагруженный мешками с провизией. У эмигрантов был пир. Помог он маме и со всевозможными бюрократическими сложностями.
22 февраля 1981
Дорогой Иосиф!
Спасибо тебе за все, что ты сделал для мамы. Она поет тебе дифирамбы в каждом письме.
Посылаю тебе:
а) Стихи Рейна из "Ковчега" (Сумеркину послал недавно).
б) Книжку стихов, которая нам с Мариной понравилась. Автор был очень рад, когда мы предложили послать тебе — боготворит и млеет. (Думаю, что настоящая его фамилия — М.Пельтсман, живет в Канаде.)
в) Пару рецензий на тебя в Rus. Lang. Journal.
Обнимаю, всех благ,
твой Игорь Ефимов.
23 февраля 1981
Дорогой Иосиф!
Поздравляю с грантом, с богатством, с завистью и восхищением публики. Хотя очень хорошо представляю, что в мрачную минуту и это можно повернуть так: "Они, гады, лишили меня важнейшего поэтического атрибута: НЕПРИЗНАННОСТИ. И это уже навсегда".