Демин представил себе эту жизнь в коммунальной квартире, где бок о бок живут чужие друг другу люди, словно сведенные вместе ради жестокого опыта — узнать, что из этого получится. Их различие, неприятие друг друга, все их столкновения, привязанности, чувства, ссоры заносятся в какие-то ведомости, отчеты, сводки. А люди живут, привыкнув, а может, попросту смирившись, и уже готовы показаться друг другу сонными, с помятыми лицами, не в самых лучших нарядах, а то и вовсе без нарядов… А эти их мимолетные, равнодушные и напряженные встречи в тесном, заставленном дряхлыми вещами коридоре, пропахшем жареной картошкой, луком, обувью, мылом. И вот здесь появляется Селиванова яркая, нарядная, словно бы из другого мира, появляемся только для того, чтобы переночевать и снова уйти в сверкающий красками, чувствами, возможностями мир, который был недоступен и потому особенно привлекателен для остальных жильцов…
Демин представил, каким жалким и обойденным судьбой чувствован себя Анатолий, когда, придя вечером со смены и отмыв руки от въевшегося черного мазута, надев свежую сорочку, которую сам накануне выстирал, повязав случайный, несуразный галстук, толкался и коридоре, надеясь дождаться Наташу, встретиться с ней, переброситься словом, улыбкой, посторониться, пропуская ее, о, боже! в туалет или в ванную, и ждал, ждал, ждал хоть какого-нибудь поощряющего жеста, взгляда…
Конечно, ей льстила его робость, преданность, какой бы она ни была. Это всегда лестно. Влюбленность, даже прячущаяся, униженная, дает женщине силы радоваться жизни и любить. Любить кого-то другого. Но она не откажется иметь поклонника, готового на любую услугу…
— Послушай, Толя, — обратился к парню Демин, — а скажи, Селиванова не давала тебе никаких поручений?
— Поручений? А почему вы решили, что она…
— Нет-нет, погоди. Я ничего не решал. Возможно, она тебя предупредила, чтобы никому не говорил, поскольку это для нее очень важно. Понимаешь? Я не настаиваю, что дело было именно так, но в порядке бреда могу я предположить? Могу. Так вот, теперь можешь говорить откровенно. Моя задача — найти причину самоубийства, если это действительно самоубийство, найти людей, которые довели ее до состояния, когда смерть кажется лучшим выходом…
— Понимаю, — перебил Анатолий. — Поручения были. Несложные, нетрудные… Просила она меня не то два, не то три раза коробки отвезти по одному адресу.
— Коробки? Какие?
— Магнитофоны. Запакованы они были, фабричная упаковка. Дорогие игрушки. Японские, западногерманские. В комиссионках по полторы тыщи. По две. По три…
— А куда отвозил?
— Мужику одному…
— Адрес помнишь?
— Нет, но показать могу. И как звать его помню — Григорий Сергеевич. Маленький, шустрый, суетливый какой-то… Все лебезит, лебезит, а потом вдруг возьмет да и нахамит. Манера такая. Дескать, я вон какими делами ворочаю, а ты, мразь вонючая, получай трояк за услуги. И уж радости у него при виде этих коробок! А как-то рюмочку поднес. Оказалось — самогонка. Тыщами ворочает, а самогоночкой балуется. Но как я понял, держит ее для угощения не очень почетных гостей. Стоит у него в шкафчике и кой-чего поприличнее.
Демин ссутулился на кухонной табуретке, зажав, как и Анатолий, ладони коленями. Значит, появляется некий гражданин по имени Григорий Сергеевич, самодовольный человечек, балующийся самогонкой и импортными магнитофонами. А Селиванова? При чем тут Селиванова? Запуталась девчонка? Или запутали?
— Послушай, Толя, а кто привозил коробки сюда? Наташа?
— Не знаю, не видел.
— А этого любителя сивухи узнаешь?
— Хоть в двенадцать ночи. Почти лысый, животик выпирает, брюхатенький мужичок, и моргает, будто веки у него снизу вверх ходят, как у петуха.
Внезапно дверь распахнулась, и на кухню вошел Василий. Лицо его от возмущения пошло красными пятнами, а дышал он так, будто на пятый этаж бегом взбежал.
— Что?! — заорал он, остановившись перед Деминым. — Расколол парня, да?! Расколол! Так и знал!.. Ах, твою мать, ты ведь упекешь его! Толька! Я ли тебе, дураку, не говорил? Посидеть захотелось?
— Заткнись, — тихо сказал Анатолий.
— Что?! А ну повтори!
— Я сказал, чтоб ты заткнулся.
— Расколол? — повернулся Василий опять к Демину. — Доволен?
— Очень. — Демин поднялся. — Да, я доволен разговором с вашим братом. Он оказался честным и порядочным человеком. Как я понял, эти качества не вы ему привили. Может быть, лучше сказать иначе — вы из него эти качества еще не вытравили. Трусоват твой старшой-то, — с улыбкой сказал Демин Анатолию. — Ишь, запаниковал как… Ну ладно, братишки, не скучайте. Из дому не уходите пока, вдруг понадобитесь…