Ночь большой луны
Карина Тихонова
Она привыкла получать от жизни все, что захочет. Единственная дочь обеспеченных родителей, любимица семьи, умница, красавица, избалованная дочка. Она знает обо всех своих достоинствах. Но никогда раньше не задумывалась о своих недостатках. Теперь ей придется взглянуть на себя со стороны. Ведь человек, которому она хочет понравиться, увлечен другой женщиной. Она не привыкла к отказам. Она не привыкла иметь соперниц. Она готова сражаться любым оружием. Даже запрещенным.
Станция Заречная. Лето 1977 года.
Это был самый обыкновенный холм на берегу Дона.
Холмов в этом странном месте было довольно много. Такой пейзаж после бесконечной придонской степи казался непривычным, наверное, именно поэтому он увлекся и не заметил, как оказался далеко от станции. Так далеко, что найти дорогу обратно смог бы только взрослый, а не восьмилетний мальчишка.
Но он не испугался.
Во-первых, он был не один: конь под ним считался самым умным конем в станице и дорогу домой мог отыскать с закрытыми глазами. Старый добрый Карат давно был отправлен на пенсию, но бездельничать категорически отказывался и с удовольствием катал маленьких станичных ребятишек. Родители доверяли коню своих чад гораздо охотнее, чем некоторым воспитателям. Старый Карат обожал вопяще-галдящую детскую стайку, никогда не обижался на проказы и играл в любые предложенные игры, кроме опасных. Когда ему на спину влезал неумелый малолетний наездник, он трогался с места ровным плавным шагом, покачивая игрушечного седока с такой осторожностью, что упасть с его гладкой спины было просто невозможно. Поэтому коневод Тарас не стал возражать, когда на Карата уселся Егор, восьмилетний пацан, приехавший из Москвы на лето к бабушке.
Конечно, ездить верхом городской мальчишка не умел. Но Карат прекрасно это понимал и тронулся с места привычным осторожным шагом. Коневод проводил озабоченным взглядом маленькую фигурку, раскоряченную на широком лошадином корпусе. Неуклюжий, прости господи, и сидит некрепко… Ничего, Карат за ним присмотрит.
― Далеко не забирайся! ― крикнул он вслед мальчишке.
― Ладно, ― откликнулся тот, не оборачиваясь.
И не послушался.
Ехать на лошади оказалось ужасно интересно. Сначала сидеть было неудобно, да и трясло немного. Даже зубы громко клацали… Но потом Егор приноровился, приспособился, попал в такт ровной походке коня ― и все. Тряска кончилась, а с ней и неприятные ощущения. Через десять минут он уже сидел на спине старого работящего коняги, как на троне, и с интересом озирал окрестности.
Давно изученная станица стала казаться новой, неисследованной областью. Портило ее только одно: обилие взрослых, с которыми то и дело приходилось здороваться.
Бабушка ему строго внушила: ты не в Москве. Поэтому, будь добр, говори «здрасте» всем, кого увидишь на улице. Сначала Егор стеснялся здороваться с незнакомыми дяденьками и тетеньками, потом привык. И сейчас, едва увидев прохожего, громко кричал ему:
― Здрасте!
Встречные взрослые останавливались, прикладывали ладонь козырьком к бровям, защищая глаза от слепящего летнего солнца. С улыбкой отвечали на приветствие, обязательно добавляли к этому какой-нибудь вопрос, вроде того, как здоровье бабушки, когда приедут родители и тому подобное… Взрослые вообще страшно разговорчивые, прямо спасу от них нет!
Егор придерживал Карата, вежливо отвечал на вопросы, старался, чтобы собеседники не замечали нетерпения, которое в нем бушевало. Ему ужасно хотелось боднуть старого скакуна пятками в гладкие вычищенные бока, как это делали станичные пацаны, и пуститься рысью вдоль длинной береговой полосы. На скаку врезаться в воду, спрыгнуть с коня прямо на мелкий речной песок, опрокинуться спиной в прохладную реку, глянуть в высокое небо с кудрявыми белоснежными облаками и засмеяться от счастья. Но взрослые надоедали ему своими вопросами, он останавливал коня, отвечал уныло и вежливо, как подобает воспитанному столичному гостю.
Вот тогда он и решил вырваться подальше от станицы.
Во-первых, там не взрослых, а значит, нет надоедливых вопросов. Во-вторых, он сможет пустить коня рысью, не опасаясь, что свалится с него на глазах десятка насмешливых свидетелей. И наконец, его просто манила необъятная пустая степь. Чувство, которое рождал неисследованный простор, было одновременно тревожным и сладким, как ворованное варенье. Противостоять искушению было трудно.
Вот он и поддался. И заехал так далеко, что сам на мгновение испугался.