Так вот. У вас уже поджарилась на углях отбивная с кровью. Толщина — четыре сантиметра. Приготовлен перечный соус на майонезе. Гарнира — никакого! Не надо опошлять союз мяса и пива. И главное, до самой готовности отбивной — ни глотка жидкости! Теперь — отбивная на тарелке. Отрезан приличный кусок от нее, погружен в усеянный черными горошинами соус, и тут можно начинать. Пиво переливается из бутылки (стеклянной, а не пластиковой, и уж точно — не из банки) в пивную кружку. Затем из второй. У вас что, вместо кружки наперсток? Нет? Тогда влезут обе. Потом вы берете в одну руку вилку с мясом и второй (обычно правой) поднимаете кружку и выпиваете все пиво. Залпом. Запомните! Всегда и везде первая кружка пива выпивается залпом! Именно этой процедурой, священнодействием, если хотите, определяется температура пива. Так, чтобы выпить, и виски не заломило. Или с другой стороны — не стало скучно пить теплое пиво. Потом, не опуская вилку с мясом, снова наливаете полную кружку (ну не стоять же ей пустой!) После этого мясо следует по назначению и, огненное от температуры и соуса, запивается большим глотком пива. Ну, о чем я вам рассказываю. Это все знают.
Так или примерно так я провел вечер…
По телевизору смотреть было нечего. Вернее, показывали много, но все это было малопривлекательно. В новостях рассказывали о затянувшемся на шестнадцать лет территориальном конфликте между метрополией и провинцией из-за права на владение городским фонтаном. Провинциальные власти угрожали, что если метрополия отключит воду от фонтана, они обратятся в международные инстанции и расторгнут договор о ненападении на столицу. Некоторые ушлые городские заседатели требовали развернуть программу ядерного вооружения и введения для служащих обязательного экзамена по хинди. А как же урду? Уже не надо? Выпитое пиво не настраивало на волну борьбы за свободу.
Мою дремоту под телевизор прервал писк компа — пришел срочный е-мейл. Сообщали, что директор института в очередном бешенстве и мне лучше завтра самому к нему явиться. Не дожидаясь. Интересно, зачем?
Бухта в утреннем солнце отсюда казалась почти белой. Развернувшись дюзами вниз, на воду садился королевский конвой. Вернее, садился он на самую границу воды и пляжа, но рябь, а потом и пар, делали воду главным участником действия. Королевскую яхту сопровождала шестерка гвардейских флаеров. Следуя в почетном строю почти от самой орбиты, они зависли над водой до полной остановки планетарных двигателей. Затем, на форсаже, скрылись за Соколом — скалой, ограждавшей бухту слева. Меня мало интересовали флаеры. Я был простым отдыхающим. Поэтому мирно и лояльно загорал на дозволенной части пляжа. Она была отгорожена от королевского и открыта для посещения, лояльными, опять же, подданными. Мои наблюдения за посадкой, а потом и за торжественным выходом какой-то публики, может быть и самого короля, подъём всей свиты по мраморной лестнице к скрытому в соснах дворцу, прервал вопрос:
– И интересно тебе пялиться на эту суету? — девушка в шортах из оборванных джинсов и стираной майке с иронией смотрела на меня. Очевидно, в такую рань на пляже было трудно найти компанию, а поболтать ей хотелось.
– Так я не видел тебя, вот и пялюсь, куда попало. На малоинтересное. Теперь на тебя буду, — схамил я от неожиданности.
Девушка почему-то не обиделась, а рассмеялась.
– Да ну тебя. Можно рядом сесть? Тебя как зовут?
– Крис. Я тут на каникулах, в пансионате, — махнул я в сторону деревянных домиков.
– Я Хельга. Я тут живу иногда, — в тон мне, махнув рукой в сторону дворца, сказала девушка.
Я должен был узнать её сразу. Греческий подбородок и римский нос. Две несочетаемые черты, визитная карточка династии. За последние триста лет ставшие знакомыми каждому, хотя бы по монетам. Хельга Сергиус Маз’Араини де Штеарлис. Единственная дочь просвещенного короля. Наследница престола.
– Ну, садись. А папа меня потом на гильотину не отправит? — улыбнулся я.
– Нет, не бойся, не отправит. Если я не попрошу. За мной постоянно следят, тут всюду камеры. И мне дозволяется гулять, вплоть до миндальной рощи. Хочешь, пойдем туда? А то скучно тут валяться, — ничуть не обидевшись, сказала Хельга. — Да и вон — какой-то придурок бородатый на нас уставился.
Действительно, невнятный тип с парапета над пляжем смотрел на нас как-то странно.
– Ну, если тебе принцы надоели, с удовольствием.
– Ты не оригинален. Почти каждый, кто со мной знакомится, говорит одно и то же. Принцы мне не надоели. Мне безразлично, каких ты кровей. Я тебя уже давно заметила.
– Чем же я так заинтересовал Ваше высочество?
– Наше королевское высочество ты не заинтересовал! — сказала Хельга и показала язык. И отвернулась. Резкий поворот разметал её волосы, вспыхнувшие красным контражуром в утреннем солнце.
– Извини, если я тебя чем обидел.
– Но почему каждый только и норовит мне напомнить о моем положении? Мне плевать на него!
– Да и не думал я напоминать! Наверное, пошутил неудачно!
– А на фиг? Ой, извини, — смутилась вырвавшемуся фигу Хельга.
Я не выдержал и засмеялся. Вернее, просто заржал. Хельга, потерпев мгновение, тоже прыснула.
Дорога к миндальной роще, забытой плантации прежних хозяев окрестных земель, петляла серпантином в сосновом лесу. Как-то не верилось, что в таких кручах понатыкано камер и жучков. По пути Хельга рассказала, что она видела, как я нырял в дальнем углу бухты. Она даже сообщила мне, что глубина в том месте до двадцати метров. Её очень интересовало, видел ли я морских петухов на дне. Эту редкую рыбу иногда привозили на королевскую кухню. Хельга, потрясенная видом этого подводного чудища, мечтала увидеть его в природе. Уж больно странно выглядели замысловатые плавники.
– А правда, что в воде петух поет?
– Да, читал об этом, но сам никогда не слыхал. Да и не видел я на дне петухов. Вот в поселке живет Петя Танцюра. Он ныряет глубже всех, и, наверное, их видел.
– Да знаю я этого Танцюру. Он же дебил, — грустно сказала Хельга. — Жаль, я никогда не услышу песню морского петуха.
– Почему же? Я научу тебя нырять! Это просто.
– Я не могу глубоко нырять. В детстве у меня было воспаление среднего уха и теперь я не могу уши нормально продуть, — с хорошим знанием дела сообщила Хельга. — Ты как услышишь его песню — расскажешь? Пообещай!
– Клянусь мечом! — картинно припав на левое колено и сотворив невидимым мечом подобающий, как мне казалось пируэт, я склонил голову.
– Я принимаю вашу клятву, рыцарь, и принимаю её как обет! — состроив дурашливую мину, произнесла Хельга.
Преодолеть последние метры до миндальной рощи было непросто. Приходилось карабкаться по превратившемуся в скалу разрушенному серпантину.
– Ну, дай же руку! Тоже мне, рыцарь, — в сердцах громко попросила Хельга, когда я, шедший чуть впереди, ждал её на очередном камне.
Честно говоря, я просто боялся помочь ей. Вдруг она не захочет принять мою руку. Крепко, неожиданно крепко для девичьей руки, она сжала мою ладонь. Больше она её не выпускала до самой рощи. Потом мы сидели на краю головокружительного обрыва. Внизу картинно лежала бухта, крыши королевского дворца, белый кокон королевской яхты на полосе слабого прибоя. Потом я показал Хельге фокус — если с силой бросить камень в сторону пропасти, то он, подхваченный потоком воздуха, какое-то время не падает, а летит прямо. Выглядело это фантастически.
– Крис, а как твое полное имя? — вдруг спросила Хельга, когда уже пора было уходить.