Он отпустил священника кивком головы и, подождав, пока дверь за ним закроется, продолжал:
– Под этим крестом я освящу ваш брак, чтобы все знали, что герцог отрекся от старой веры. Итак, ваш грех будет смыт, и я дам тебе отпущение – но не для того, чтобы ты умирала, а для того, чтобы продолжала жить и стала самой великой христианской правительницей, какую только знало королевство Логр! И благословенна будешь ты между женами, benedicta eris inter omnes mulieres. Ты подаришь мужу наследника, во имя вящей славы Божией, а потом, если таково будет твое желание, удалишься от мира. Аббат охотно примет тебя в монастырь.
Говоря это, Бедвин приблизился к ней. Игрейна подняла на него глаза, в которых еще стояли слезы, потом опустилась на колени и поцеловала его перстень. Она все еще вздрагивала – такая юная и растерянная – и цеплялась за его руку, словно утопающая.
– Я самая смиренная и покорная из слуг Господа, – прошептала она.
– Оставьте меня одного.
Горлуа, закутавшись в плащ, даже не взглянул на грязных тюремщиков, которых его рыцари выгнали как последний сброд, ударами стальных перчаток. Стены караульной, расположенной как раз под банями, были сырыми, и от соломы, устилавшей пол, поднимался едкий запах плесени. Даже факелы, вставленные в железные кольца в стене, чадили – настолько дерево отсырело. Облако синеватого дыма плавало на высоте человеческого роста – узкие вентиляционные отверстия в потолке почти не вытягивали его. Но, по крайней мере, у тюремщиков было хоть немного света…
Он натянул перчатки, взял факел, потом жестом велел одному из рыцарей в стальных латах открыть дверь подземного застенка. Густая волна смрада, еще более сильного, чем зловоние караульной, заставила его попятиться. Это был запах запустения, грязи, скотного двора, отвратительный и жуткий, в котором смешалось зловоние нечистот, гнили и страха. Люди, заключенные там, в темноте и сырости, никогда не задерживались подолгу: либо они погибали сами – избитые и порой изнасилованные, особенно молодые, лишенные одежды и еды, отнимаемой более сильными, либо их казнили по приказу короля. Те, чьи семьи были достаточно богаты, могли быть освобождены за выкуп по закону Вергельда: каждое преступление имело ту цену, которую назначали жертва или ее близкие. В те далекие времена не было полумер, и тюрьма никогда не становилась местом длительного заключения – она была всего лишь недолгой остановкой на пути к освобождению или казни. Поэтому никто особенно не заботился о том, чтобы создать в ней хоть сколько-нибудь приемлемые условия для существования. И даже наиболее закаленные преступники, проведя несколько дней в этом чудовищном месте, порой ждали смерти как освобождения.
Еще до того, как единственный глаз Горлуа смог что-то различить в темноте, к нему бросилась какая-то темная фигура – с той стороны, к которой его лицо было обращено пустой глазницей. Он увидел ее только в последний момент, когда она оказалась в круге света от его факела, и успел лишь пригнуться, чтобы смягчить удар. Рука человека скользнула по стальному наплечнику Горлуа, невидимому под плащом, и нанесла удар по ребрам, от которого весь воздух мгновенно вышел из его легких. Герцог-сенешаль упал и выронил факел, который зашипел в грязи. Вокруг него послышалось почти звериное рычание, чьи-то отвратительные руки с кривыми, наполовину обломанными ногтями вцепились ему в воротник, удары задубевших босых ног обрушились на его кольчугу.
– Гильдия, ко мне! – заревел он, придавленный к земле этими чудовищами.
По окружившей его толпе пробежало некое движение – узники словно заколебались. Горлуа воспользовался этим, чтобы вырваться из их рук и подняться. Он выхватил длинный кинжал конической формы с двумя заточенными гранями, но теперь его противники, кажется, дрались между собой. Или, скорее, двое из них – здоровенные верзилы, едва одетые, мощные, как быки, отвешивали остальным пинки и оплеухи, расчищая себе дорогу. Один из них подобрал факел и резким жестом обвел им вокруг себя, осветив испуганные лица и простертые в грязи тела своих товарищей по несчастью, а затем вскинул его над головой, и Горлуа увидел его грубую физиономию, наполовину скрытую длинными светлыми волосами, пегими от грязи, и всклокоченной бородой.
В этот момент в подземный застенок ворвались рыцари, грохоча стальными доспехами.
– Оставьте меня одного, я вам сказал!
– Но, мессир…
Но Горлуа достаточно было лишь посмотреть в их сторону, и они вышли, опустив головы, сопровождаемые презрительными взглядами двух верзил.
Не говоря ни слова, герцог протянул вперед правую руку, на которой сверкало золотое кольцо, украшенное простым рисунком – дерево с тремя ветвями, поднятыми к небу. Руна Беорна, знак Гильдии – всемогущего братства воров и убийц. Белокурый гигант мгновенно опустился на одно колено и протянул кулак – у него на пальце было кольцо с тем же знаком, но медное, что указывало на гораздо более низкий ранг.
– Другие здесь есть? – спросил Горлуа.
– Нет, мессир. Я один.
Горлуа сделал ему знак подняться. Шея у него все еще ныла, и он ощущал ломоту во всем теле после недавней потасовки.
– А он? – спросил герцог, указывая на второго гиганта, почти такого же здоровенного, как тот, кто носил кольцо.
– Он со мной, мессир.
Горлуа кивнул и сделал второму узнику знак приблизиться. Он взял его руки одну за другой и осмотрел: кольца не было. Герцог отпустил его и в следующее мгновение вонзил свой кинжал прямо ему в сердце, отчего на его собственное лицо и одежду брызнул фонтан крови. В глазах узника на миг промелькнуло удивление, но они почти сразу же остекленели, и Горлуа вытащил оружие из тела жертвы.
– Пойдешь со мной, – сказал он другому.
Когда они вышли, удивленные взгляды рыцарей скользнули по забрызганным кровью лицу и одежде Горлуа, а потом по высокому узнику, который шел очень осторожно, помаргивая глазами – даже слабый свет караульной был для них непривычен.
Горлуа вытер лицо, руки и куртку полой плаща, затем расстегнул его и швырнул в подземную камеру.
– Заткнитесь там! – прорычал он.
Потом, уперев кулаки в бедра, отошел от двери и насмешливо взглянул на гиганта, одетого в лохмотья и покрытого нечистотами,– борода у того кишела паразитами, а длинные волосы слиплись от грязи.
– Отведите его в баню, оденьте как следует и приведите ко мне, когда он станет похож на человека! – приказал он рыцарям.
Узник быстро поднял глаза и пробежал взглядом по ступенькам витой лестницы, уходящим вверх. Потом снова опустил голову.
– Я вижу, ты вполне разумен, – сказал ему Горлуа. – Как тебя зовут?
– Освульф, мессир.
– Варвар… я должен был догадаться. Вор или убийца?
Гигант снова поднял глаза и с беспокойством взглянул на своего спасителя.
– Мессир, я…
– Вор или убийца? Отвечай!
– Вор…
Горлуа повернулся к рыцарям и указал им на узника шутливо-почтительным жестом.
– Придется довольствоваться тем, что есть, не так ли? Уведите его!
Рыцари окружили варвара и подтолкнули его к выходу. Вскоре все исчезли наверху каменной лестницы. Горлуа минуту постоял неподвижно, прислушиваясь к их грохочущим шагам, потом закрыл глаза и, ощупав ребра, застонал от боли – этот стон эхом отозвался под каменным сводом задымленной караульной.
Глава 10
Свадьба
От крепостных стен до сторожевых башен королевского дворца и до самых жалких лачуг нижних кварталов Лот был украшен знаменами новых цветов королевского дома – белыми орифламмами с красным крестом. Те, кто побогаче, украсили свои дома вышитыми тканями, бедняки вывесили обычные простыни – и от всей этой белизны на улицах словно посветлело. Казалось, она скрыла следы бесчестья, творившегося здесь всего несколько месяцев назад. Сегодня все это представлялось давным-давно забытым. Улицы гудели от криков и смеха. Можно было подумать, что весь город пьян. Трактирщики выкатывали на площади бочки пива, эля и вина по одному денье за пинту – почти даром, и узкие улочки заполнились людьми, стремящимися утолить жажду, вызванную лучами палящего солнца.
Однако за последнее время Лот сильно изменился. Древняя резиденция Великого Совета, где некогда во множестве встречались представители разных рас, теперь превратилась в город людей. Да, конечно, здесь иногда попадались группки гномов-торговцев, которые невесть как разузнали о предстоящем событии и сейчас предлагали праздношатающимся горожанам всякую дребедень прямо со своих ручных тележек. Иногда встречался какой-нибудь гном, нагруженный товарами, купленными в лавке, или ведущий пони к колодцу на водопой, но это были по большей части слуги, одетые скромно, почти бедно – никаких дорогих тканей и украшений, в которых они щеголяли прежде, до войны. Большинство людей отводили взгляд при их появлении, словно один лишь вид гнома был для них укором. И, разумеется, во всем городе не осталось ни одного эльфа.