– А где же ты был, генерал? Что же ты не разгромил немецкую армию на Балканах?
– Мне помешали. Помешал ваш Сталин и ваш Черчилль. Помешала Красная Армия. Если бы не они, я еще в сорок четвертом покончил бы с немцами и взял и Скадар, и Триест, и Каринтию. И наша армия вместе с русской вошла бы в Вену.
– Ты имеешь в виду тех оборванцев, с которыми ты выступил против нас в сорок четвертом? Да ты что, бредишь, у вас же каждый третий был вообще безо всякого оружия. И с таким говном ты собирался идти на Вену?! Ты, как трусливая сука, удрал от нас и от русских аж в Боснию. Только пятки сверкали. А на ходу полные штаны наложил от страха! Что, не так дело было?
– И даже такие, оборванные и плохо вооруженные, мы разбили бы вас и в Боснии, и в Хорватии, а потом вернулись бы в Сербию, если бы в Боснии вы не ударили по нам при поддержке немцев и усташей. Три силы набросились на остатки армии, преданной и союзниками, и собственным королем. Нас предали все, кроме Бога. На Лиевче Поле – усташи впереди, немцы с флангов, а вы со спины, сзади, как всегда… как всегда. За четыре года борьбы против вас я ни разу не встретился с вами лицом к лицу.
– Но справедливость восторжествовала, Дража. В сорок третьем на Сутьеске мы раздолбали немцев, а в сорок пятом, на той же Сутьеске, тебя!
– Вы и сами прекрасно знаете, что первая Сутьеска была ловушкой, предназначенной для меня. Я из нее выбрался, а вы прямо в нее попали. Чем вы гордитесь? Это же была просто бойня для вас. Однако я за вас отомстил немцам. От Фочи и до Тузлы под моими ударами сдавались или отступали целые немецкие гарнизоны, а в это время лондонское радио несло чушь о грандиозной победе Тито на Сутьеске, приписывая партизанам мои победы. Что же касается второй Сутьески…
– Важен конечный результат, – перебил Крцун. – Правда – это то, что написано, подписано и опубликовано. Мы сообщили дураку Черчиллю, что партизанский флот плавает по Ибару и Мораве, хотя по этим рекам вряд ли смог бы проплыть и надутый презерватив. Но он поверил, а лондонское радио передало эту информацию на весь мир. Это называется военная мудрость и стратегия.
– Когда речь идет о фальшивках и дезинформации, вам действительно нет равных, – Дража даже усмехнулся при этих словах. – Но Сутьеска сорок пятого была результатом не вашей военной мудрости, а огромного превосходства в силе и военной технике. У вас было все: танки, самолеты, «катюши», а у нас одни винтовки и немного гранат. Но нам все же удалось пробиться, так что в военном отношении мы этого сражения не проиграли. И еще целых десять месяцев после этого, после Сутьески и Зеленгоры, меня не могли схватить несколько десятков тысяч преследователей.
– И тогда я подсунул тебе Николу Калабича, и мышка привела кошку к норке!
– Я не верю тому, что вы говорите о Калабиче. Мне кажется, это сделали англичане.
– Англичане? О каких англичанах можно говорить, когда есть я, настоящий гений!
– Это они в сговоре с Тито. Калабич не знал, что гвардейцы были вашими людьми. Он был уверен, что этот отряд организовали англичане при согласии Карделя.
– Так почему же он тебе об этом ничего не сказал? Зачем ему было скрывать от тебя это?
– Потому что он хотел меня обмануть. Он хотел выманить меня на какое-нибудь плоскогорье, куда мог приземлиться британский самолет, который вывез бы меня из страны. Никола не решался мне этого сказать, потому что знал, что я не согласился бы бежать отсюда. Калабич был жертвой заговора, а вовсе не одним из его звеньев. Впрочем, он ведь и погиб той ночью. Я видел это своими глазами. И он никогда не был в ваших руках.
– Поздравляю, Дража, – издевательски проговорил Крцун. – Ты ошибся в выборе профессии. Из тебя вышел бы хороший автор детективов. Ладно, давай подписывай, – он протянул ему уже исписанный лист бумаги и ручку.
«Прошу Президиум Народной скупщины ФНРЮ помиловать меня и отменить справедливую смертную казнь, обещаю…»
Генерал даже не стал дочитывать до конца. «Интересно, – подумал он, – как это им удалось так достоверно подделать мой почерк. Он поднес бумагу ближе к глазам, как будто хотел ее обнюхать. Да, действительно, очень похоже на его руку. Если сейчас подпишусь под этим текстом, мне и самому будет трудно заметить разницу».
– Подписывай, чего раздумываешь? – нетерпеливо вырвалось у Крцуна.