Небрежности! Как будто Джейми не была для нее всем, смыслом ее жизни.
- Ублюдок! – выкрикнула она в сердцах, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы при одной мысли о часах, которые она провела у постели дочери, о безумной поездке в больницу, о парализующем страхе, когда доктора и медсестры в скорой пытались и не смогли вернуть к жизни ее драгоценную малышку, а потом… потом… ужасные слова, жалостливые взгляды, жесты, нежное прикосновение к ее руке, когда ей сообщили, что Джейми «скончалась».
- Мне очень жаль, миссис Бандо, - тихо говорил доктор Вогетт в приемном покое больницы с успокаивающими синими и зелеными диванами, пальмами в горшках и фоновой музыкой, тихо льющейся из встроенных динамиков. Серьезное лицо, глаза за очками в проволочной оправе выражали сочувствие.
- Такое иногда случается при вирусной инфекции. Мы сделали всё возможное…
- Нет, - яростно запротестовала она, едва не съехав с дороги. - Нет, не сделали, ублюдок. Никто из вас не сделал всё возможное!
Едущий по встречной грузовик посигналил ей, а водитель выставил руку открытой ладонью, словно напоминая ей, какая она дурра. Все восемнадцать колес пронеслись мимо нее, увозя на себе свой груз - бензин.
- Да, да, знаю, - тихонько пробормотала она, стараясь восстановить контроль не только над машиной, но и над собой. Посмотрев в зеркало заднего вида, она увидела, что полуприцеп пропал за поворотом.
«Ты разваливаешься, Бедовая Кэти. Ты совершенно разваливаешься» - она почти слышала голос Келли, полный тяжких обвинений.
- Соберись, - она сбросила скорость у моста, потом заметила плантацию на другом берегу реки.
Оук Хилл.
Символ богатства Монтгомери.
Напоминание о том, что дни богатства и роскоши давно позади.
Намек на прежнюю Джорджию и благородные традиции южан.
И фасад. Чертово притворство. За крепкими дубовыми дверями, окнами с фаустированным стеклом и толстыми стенами, обшитыми белыми панелями, скрывались секреты, ложь и трагедия. И так много боли.
«Не думай об этом сейчас. Ты не можешь. Просто сделай то, что должна».
Решив не раскисать, она крепко стиснула зубы и заехала на длинную прямую дорогу, обсаженную древними дубами. Их осталось тридцать девять. Одно дерево, вырванное с корнем в грозу, так ничем и не заменили.
Она и Гриффин много раз пересчитывали эти деревья.
- Я встречусь с тобой возле семнадцатого, - часто шептал он ей. Семнадцать было его любимым числом.
Она сбросила скорость, подъезжая к главному дому. Три этажа возвышались над землей, первые два дополнили пристроенными верандами с перилами, а на третьем, под покатой крышей находились мансарды. В прошлом полный величия, теперь он пришел в упадок. Белая краска посерела и начала трескаться и обваливаться.
Черные высокие ставни, сиявшие когда-то, сейчас, испытав на себе жар неумолимого солнца Джорджии, тускло поблескивали в обрамлении окон, застекленных старым, водянистым стеклом. И кустарник разросся, несмотря на то, что садовник трудился тут круглый год. В этом месте раньше проходили вечеринки, слышался смех, люди весело проводили время, а теперь осталось лишь безмолвие и тени, призраки и видения, трагедия и ложь.
Здесь продолжали жить лишь Бернеда, мать Кейтлин, и ее сестра Ханна. В доме работало несколько слуг и, к счастью, осталась Люсиль Васкес. Кейтлин понимала, почему ее мать осталась тут - поместье было ее домом больше сорока лет, но она не могла понять, почему ее младшая сестра решила жить на плантации, в этом мавзолее. В двадцать шесть лет Ханне следовало бы общаться с людьми ее возраста, жить своей жизнью, а не прятаться в этом огромном, увядающем напоминании о Старом Юге. Хотя Ханна всегда была немного «того», не такой как все, оторванной от реальной жизни.
«Как ты?»
Кейтлин проигнорировала ворчливый голос в своей голове и проехала по дорожке до дома. У нее душа ушла в пятки. Черный «рендж ровер» Троя был припаркован в тени, позади «кадиллака» ее матери. Значит, он ее опередил.
Замечательно. Трой, скорее всего, бросился сюда сразу же, как только закончилась его важная встреча. Вот и не вышло самой сообщить последние новости.
Она выбралась из «лексуса».
Ветер принес с собой отголоски тихой беседы и сигаретный дым.
- … всегда попадает в неприятности… после того случая… была не в себе…
Тихий, приятный голос матери донесся до нее вместе с ветром и запахом жимолости. Кейтлин напряглась. Значит, говорили они о ней. Снова. Она допускала, что сегодня дала им настоящий повод. А вот в остальных случаях, вряд ли.
- Ей нужна помощь, - раздался голос Троя поверх звяканья кубиков льда. - Серьезная помощь.
- Я думала, что она у кого-то консультируется… после того, как Джейми скончалась… О, боже, неприятности никогда не кончатся, верно… близнецы всегда были…
Кейтлин застыла. Она едва слышала голос матери, как будто та отвернулась.
- … я никогда не знала, что делать… такая хрупкая, слабая, в отличие от всех вас… иногда так тяжело быть матерью.
Боже милостивый! Кейтлин уже надоело, что все обращаются с ней, как с хрустальной вазой. Да, она была очень хрупкой и совершенно расклеилась после несчастного случая, а потом снова, когда умерла ее малышка, а кто бы не расклеился? Она, пригнувшись, прошла мимо беседки увитой ломоносом [4] и поспешно поднялась по двум кирпичным ступенькам с черного входа.
Разговор сошел на нет. Ее мать сидела возле стеклянного столика спиной к лестнице, она повернулась, и посмотрела через плечо. Потягивая ледяной чай, она обмахивалась свободной рукой. Одета женщина была как для светского чаепития: в длинную юбку из тонкой ткани, ситцевый топ, на ногах туфли-лодочки, нитка жемчуга на шее.
Трой стоял и курил сигарету, прислонившись бедром к перилам. С мрачным выражением лица, больше подходящим работнику похоронного бюро, он наблюдал за колибри, порхавшей среди хрупких цветков жимолости. Через приоткрытое окно Кейтлин заметила Люсиль, личную горничную ее матери. Притворяясь, что складывает салфетки, Люсиль находилась достаточно близко, чтобы подслушивать.
Неудивительно, что Люсиль знала всё о семье. Здесь она вырастила свою дочь, Марту. Когда-то, давным-давно, Марта, Келли и Кейтлин вместе играли.
- Кейтлин! – поприветствовал ее Трой, явно стараясь сменить тему и предупредить мать, что ее трудный ребенок прибыл.
- Я думала, что у тебя важная встреча, - сказала Кейтлин Трою.
- Верно. Важная и краткая.
- Понятно.
Бледные щеки Бернеды окрасились румянцем.
- О, Кейтлин, я соболезную тебе в связи со смертью Джоша, - сказала она, сглатывая слезы, внезапно наполнившие глаза. - Знаю, что ты его любила.
- Когда-то, - согласилась она, решив не терять самообладания.
- Это сложно, - мать погладила ее по руке, а дочь поцеловала ее в бледную щеку, заметив, как похудела мать.
Бернеда боролась с болезнью сердца, и постепенно проигрывала эту битву.
- Со мной всё будет хорошо.
- Люсиль, - позвала Бернеда, решительно повернув голову в сторону открытого окна. В юности она была поразительной женщиной с проницательными зелеными глазами, рыжевато-каштановыми волосами и царственной осанкой, от которой попахивало снобизмом, что придавало ей привлекательности. Одно время она работала моделью, о чем неоднократно напоминала своим детям, пока они росли. А также о том, что если бы она не вышла замуж за их отца и не родила семерых детей, нанеся тем самым непоправимый ущерб своей некогда тонкой талии, то смогла бы позировать для обложек европейских и американских журналов. Она всегда ясно давала понять, что выбрала дело поважнее, решив завести детей, но когда кто-то из них с чем-то не справлялся, она всегда разыгрывала эту карту с загубленной модельной карьерой.
- Подумай только, чем я ради тебя пожертвовала! Я бы могла заработать собственное состояние и стать знаменитой. Я могла бы сниматься в кино, знаешь ли. Мне даже однажды предложили…