– Да ладно?! – Дэймон наконец взглянул на меня, и я сообразил, что он намекает на наше пребывание в тюрьме.
Сукин сын.
Он рос в плохой семье. Я – в хорошей. Но мы оба угодили за решетку.
Боже, как я его ненавижу!
То есть я бы определенно прыгнул с моста ради него, однако…
Он покинул кухню с дочерью на руках. На его губах играла самодовольная ухмылка. Я боролся с желанием швырнуть что-нибудь ему в затылок.
Я только что спас жизнь его ребенку. Или, как минимум, уберег малышку от переломов.
Но нет…
Для нее это был бы опыт, который бы пошел ей на пользу. Р-р-р!
Широкими шагами я вышел из кухни. Приторный ванильный аромат печенья, кондитерских изделий и прочих сладостей наполнил все вокруг, когда официанты понесли подносы в столовую.
Мэдден помогал Ивару зажигать свечи в канделябрах, неторопливо расхаживая взад и вперед, а я направился в бальный зал, но остановился, снова увидев Дэймона.
Верхний свет погасили, на золотисто-красном полу расставили свечи, а праздничные гирлянды из вечнозеленых растений, омелы и чернослива висели на каминной полке справа, в точности повторяя украшения на перилах лестницы позади меня.
Танцпол еще пустовал, если не считать моей жены, танцующей с братом.
Помедлив, я скрестил руки на груди и почувствовал, как смягчаюсь, увидев их вместе. Ладно, ладно. Я не испытывал к Дэймону ненависти.
Я не мог ненавидеть того, кто любил Бэнкс.
Он заставил ее откинуться назад и закружился, а Бэнкс очень широко улыбнулась, после чего рассмеялась и обняла брата, пока он танцевал все быстрее и быстрее.
Я тоже заулыбался, наблюдая за ними.
Неподалеку Рика отплясывала с моей дочерью. Они обе смотрели под ноги, пока Рика считала шаги для Джетт. Черное платье обтягивало небольшой беременный животик, срок составлял около пяти месяцев.
Дочки Уилла, Инди и Финн, вертелись вокруг танцующих, притворяясь балеринами. Черные перья в волосах Финн заставили желудок слегка сжаться при воспоминании. Казалось, будто еще вчера мы с Бэнкс стояли в бальном зале «Понтифика» и смотрели, как мать Дэймона, одетая в черные перья, передвигается словно призрак.
Холодок пробежал у меня по спине.
– Кай? – окликнул меня кто-то.
Я оглянулся: Уинтер спускалась по лестнице, вцепившись в перила.
Я протянул ей руку, чтобы помочь.
– Ага, он самый, – ответил я. – Ты меня по запаху узнала?
Как еще она могла определить, что это я?
Уинтер засмеялась, остановившись со мной рядом.
– Угу. От тебя хорошо-о-о пахнет.
Я хмыкнул, изучая бальный зал. Сын куда-то пропал, а Иварсен присоединился к братьям, устремившись в столовую, без сомнения, к сладостям.
За окном мелькнул свет фар, начали прибывать гости.
– Октавия не хочет уходить сегодня вечером, – сказала Уинтер.
– Тогда Мэдс к ней присоединится.
– Ага.
Так вот почему она сообщила мне – чтобы я был в курсе. Пока взрослые танцевали целую ночь напролет и принимали активное участие в разгуле, дети отправлялись в театр навстречу собственным приключениям. Во всяком случае, до полуночи, а потом они могли вернуться домой и открыть подарки.
Уинтер старалась придать зимнему времени года особенное очарование. Она любила Рождество, но всегда испытывала горько-сладкие эмоции, ведь сезон праздников на этом заканчивался. Поэтому мы начали праздновать еще со дня солнцестояния, радуясь тому, что впереди еще много безоблачных месяцев.
– Она – счастливица, – заметила Уинтер. – Многие души в ней не чают.
Я кивнул, увидев тень, мелькнувшую на втором этаже. Мэдс укрылся в привычном убежище.
– Она – искательница приключений, – ответил я. – Мэдс – нет. Но рядом с ней он оживает.
– А ей нравится повсюду таскать его за собой, – добавила Уинтер, – и Мэдс никогда не обижается на нее. А братья Октавии… не такие покладистые.
Ее братья – та еще проблема. Но, по крайней мере, Мэдс подавал им хороший пример.
Динамики выключились, когда музыканты закончили настраивать инструменты. Тишина заполнила все пространство вокруг нас.
– Мне нравится этот звук, – прошептала Уинтер.
– Какой?
– Сквозняк, гуляющий в старом здании и играющий с пламенем свечей, – пояснила она. – Ты слышишь?
Я напряг слух и различил, как ветер завывает на верхних этажах, его порывы заставляли пламя трепетать.