Она дышит так тяжело, что с каждым вдохом вырывается всхлип. Через мгновение она спрашивает:
– Ты что-то сделала с Макгиверном?
Ледяной дождь холодит мне плечи, но это так приятно. Запрокидывая голову, я закрываю глаза и позволяю воде намочить шею и проникнуть в отверстия маски для глаз и рта.
– Я расскажу! – огрызается она.
– Рассказывай, – мои глаза все еще закрыты. – У меня тоже есть истории. Синяки.
Я уже чувствую боль от сегодняшней хватки Эрика, а также след от лезвия Слейтера на моей шее.
Мне кажется, что я должна нервничать. Бояться. Макгиверн мертв. Эрик может умереть прямо сейчас. Похоже, никто не знает, где Дориан. Меня могут подставить. Идеальный козел отпущения. Город уже ненавидит меня.
Но, черт возьми, мне уже плевать на завтрашний день, и это приятно. Земля, кажется, изгибается, пока я не перестаю различать, где кончаюсь я и начинается она, а каждый волосок на моем теле тянется из фолликула, словно умоляя вырасти. Я не могу думать. Я не хочу останавливаться.
Позволь этому случиться.
Я бросаю ей телефон, слизывая с губ капли дождя, просочившиеся сквозь маску.
– Удали его, – говорю я ей.
Я опускаю голову и смотрю на нее, крепко сжимая нож.
Она берет телефон и держит его в обеих руках, глядя на меня, ее глаза мечутся между лезвием и экраном. По ее лицу текут слезы, а грудь сотрясается.
Сейчас она знает, что видео – единственное, что может дать полиции хоть какое-то направление в случае ее исчезновения, поэтому она может либо отправить его кому-то для страховки и умереть, либо удалить его и все равно умереть.
Она стучит по экрану, на котором отчетливо виднеется функция удаления.
– Теперь удаляй из корзины и давай мне карту памяти, – приказываю.
Ее челюсть сжимается, но она делает, как я говорю.
– Так это все, на что ты способна? – спрашиваю я.
Она поднимает на меня глаза, прекрасно понимая, о чем я спрашиваю.
– И на что же?
– Тратить впустую мое время.
Она запинается, на ее губах появляется легкая усмешка, когда она пытается найти ответ в своем гребаном мозгу и не находит его. Она опускает взгляд.
Макгиверн – это не потеря. В прошлом году она забеременела от него, он и его семья заставили ее скрывать это, и ни для кого не секрет, что он постоянно ей изменял.
– Вставай, – говорю я ей.
Она медленно поднимается на ноги и отряхивает грязь со своей задницы.
– И перестань плакать.
Она сердито смотрит на меня, но у меня нет времени на ее ерунду.
И у нее тоже.
– Ты за рулем, – говорю я.
Я ныряю в карман ее толстовки и достаю ключи, так что если она и думала спорить, то теперь не сможет.
– Черт возьми, – выдавливает она из себя.
Но все равно следует за мной.
Мы бежим обратно тем же путем, каким оказались тут, в центр лабиринта, но когда огибаем фонтан по направлению к дальнему входу, Эрик уже не лежит на земле.
Он исчез.
Я тяну ее назад, к другой половине лабиринта, и она ведет нас к выходу.
Мне все равно, что я не знаю, что происходит. Я не знаю, кто мертв, а кто нет. Я не знаю, кто в маске.
Но я собираюсь выбить все дерьмо из Слейтера.
Мы мчимся обратно через дом, по подъездной дорожке, через ворота и обратно по дороге к Торренсам, где вдоль обочины припаркованы машины.
Красные задние фары «Эскалейда» Слейтера светятся в темноте улицы, пока он уезжает прочь.
Прямо в том направлении, куда все в конечном итоге направляются сегодня вечером.
– Иди! – кричу я, подталкивая ее к машине. Мы забираемся в ее черный «GTO» 1964 года выпуска, который отец оставил ей после развода в прошлом году, и бросаю ей ключи. Она заводит двигатель.
– Арден участвовала в этом? – спрашиваю я, когда мы выезжаем на дорогу.
Краем глаза я вижу, как она смотрит на меня.
– Не было никакого плана, Элис, – говорит она, переключаясь на повышенную передачу и нажимая на газ. – Я увидела тебя там и достала свой телефон, – она делает паузу, а затем вздыхает. – Слушай, я знаю, что ты ни в чем не виновата, просто...
– Молчи.
Меня это больше не волнует. Мне нравится эта маска. Даже слишком. В ней меньше лжи, чем в том, что я показываю каждый день.
Люди реагируют на Элис. Они не могут реагировать на того, кого они не видят.
Снимаю маску, пряди волос падают на лицо, и я не смотрю в зеркало, чтобы проверить, насколько размазался мой макияж. Наверное, я выгляжу как фрик на каком-нибудь карнавале ужасов.
Мне не понравился Эрик в этой маске, но, думаю, мне понравился он в черной.
– Я действительно ненавижу людей-свиней, – говорит Прю, вырывая меня из моих мыслей. Но ее голос звучит так невинно, что я почти улыбаюсь.