То была разумная предосторожность: полуоглохший Жмых не знал, за каким углом могла ждать ведьма и откуда она могла напасть, — но двигал им страх. Его каждый шаг был против течения, каждый шаг говорил ему: разворачивайся, иди к машине, езжай отсюда — и внутри рос и рос липкий ужас, наполняя нутро. И этот ужас подсказывал ему:
«Осторожничать бесполезно. Ты увидишь ведьму, когда она того захочет. Не наоборот».
Жмых добрался до места, где мостки расходились рогаткой: та, что шла влево, вела к нужнику, та, что шла вправо, — к бане. Бандит мельком взглянул на косящийся скворечник, похожий на дешевый гроб, и двинулся ко входу в баню. На ее кривой, будто втиснутой силой в проем двери висел амбарный замок, проржавевший насквозь; его, наверное, можно сбить одним точным пинком. Дверь медленно росла в размерах, пока не заполнила все поле зрения Жмыха, — и когда он подошел вплотную, замок рухнул сам.
«Ну да, конечно».
Жмых толкнул дверь, и она проскребла по полу. Жмых ступил внутрь и дал глазам привыкнуть к темноте, пока они выхватывали из темноты очертания парилки. Баню явно давно не топили. Оба полка почти почти целиком скрылись под горой хозяйственного хлама: тазами, ушатами, тряпками, губками, метлами, граблями, сумками и коробками из-под бытовой техники, внутри которых были сложены стеклянные банки. Свободен был только проход перед полками, ущелье, ведущее к еще одной двери, сквозь щель которой просачивался неоновый свет.
«Неоновый свет?»
Да. Неоновый свет.
На возвышенности у входа Жмыху в глаза бросились два предмета: человеческий череп с незажженной лампадкой и электрический фонарь — здоровый, с ручкой, такой используют для походов. Конечно же, он прихватил с собой фонарь. Зажигать все-таки не стал, повесил пока на пояс: не хотел выдавать себя раньше времени. Что бы там ни говорила его чуйка, но судьба добра к тем, кто ее не испытывает, — так вроде говорил его отец, упокой Господь его душу.
Через пару шагов Жмых задел локтем ручку черпака, свисающую справа, и по горе хлама с грохотом скатилась лавина, схоронившая под собой часть прохода. Бандит отскочил в сторону и ударился об другой склон, вызвав новый сход мусора. Жмых выругался, проклял и хлам, и его хозяйку. Перешагнул через кучу вещей, рухнувших на пол, и дошел до подсобки.
По пути к бане Жмых боялся, что старуха вот-вот выскочит на него из-за угла, — но, увидев неоновый свет, он как-то нутром понял, что ему приготовили нечто хуже. Гораздо хуже.
Ведьма, жрущая людей, при всем своем ужасе в его картину мира худо-бедно укладывалась — пусть для этого ее пришлось растянуть страшилками из детства, которых он перестал бояться лет в двенадцать. Но неоновый свет выходил за ее пределы, какими бы узкими они ни были. Неоновый свет был тьмой за городскими окраинами — дрянной каламбур, но какой уж есть.
За дверью был кабинет Боярина: крохотная полутемная комнатка, в кругу лампы — рабочий стол, а на столе — связка ключей. Полоса синего неона плавала в пенной воде ванны, мешаясь с красным. А под водой лежал Мишка, бледный от неона и холода, раздутый трупными газами. Мундштук выпал из пальцев, откатился прочь от ванны. Шуба медленно оседала под воду, наливаясь кровью хозяина.
Приблизившись, Жмых разглядел полосу поперек его горла; от нее к поверхности поднимался розоватый туман. Другое тело грохнулось на пол за его спиной. Жмых вздрогнул и оглянулся. Серьга лежал лицом в пол, раскинув руки. Попутная жертва.
Брехня, сказал себе Жмых, когда сошел первый шок. Ведьма путает мне мозги. Кто вообще достанет Боярина в его кабинете. Кто вообще на него пойдет.
— Глупый вопрос, малой, — раздался эхом из коридора голос старухи. — Кому надо, тот и пойдет. Кому надо, тот доберется. Чай, посчастливится и тебе.
— Иди, бабка, на хер! Мне на Боярина зуб точить незачем! — ответил Жмых. Ответил как можно громче, чтобы заглушить страхи. — Я твои мани… пуляции насквозь вижу! Я за Боярина горой!
— Не загадывай, малой. И не обманывай себя.
Дверь кабинета скрипнула и распахнулась на секунду. Жмых вскинул пистолет, готовый к тому, что вот сейчас старуха ворвется внутрь с когтями-лезвиями и слюной, текущий с клыков. Вместо нее в комнату прошлепал черный кот, сжимающий в зубах дохлую крысу. Жмых узнал его: этот кот сидел в избе у люка позади печи. Зверь положил добычу у его ног и воззрился зелеными глазами.
— Простаки шарахаются от смерти и крови. Им невдомек, что для всякой жизни нужна чья-то смерть, — сказало эхо старухи. — Так уж повелось. Всегда есть охотник и жертва. Иногда это один человек. Всякий, кто кого-то ест, потом становится пищей для кого-то еще.