Посреди комнаты, напротив кровати, словно чужеродный инопланетный монолит, стоял рабочий стол Кабана. На клеенке в разводах, накрывшей столешницу, рассыпались гвозди из банки «Нескафе». А рядом с банкой лежал молоток, сверкающий стальным бойком и чернеющий волнообразным пластиком рукоятки.
— Ну конечно. Ну а хули, — пробормотал Шустрый.
Конечно, а ты думал, все будет просто? От судьбы не убежишь. Шустрый, не замечая того, провел рукой по лысине, стирая капли пота. Все повторилось. Зашло на новый круг. Топот сзади настиг его и вокруг шеи сомкнулись пальцы Кабана…
Насилие — не ответ
…Хваткой промышленных тисков — гарантия того, что Шустрый еще почти месяц не сможет нормально есть и пить. Одной рукой — всего одной, черт его дери, — Кабан приподнял его в воздух и швырнул спиной о рабочий стол.
Тупая боль пронзила хребет и окрестные мышцы, и палец рефлекторно вдавил спусковой крючок пистолета. Пройди пуля сантиметром левее — черт его дери, сантиметром левее, — и на этом схватка и кончилась бы. Вместо этого пуля разбила расписную тарелку на полке у входа. Шрапнель из керамики рванула во все стороны — а в это время Шустрый прокатился по столешнице, сбив банку с гвоздями.
На секунду мелькнуло окно; вид из него отпечатался в памяти, словно снимок на фотокарточке: первый снег ложится на улицу, и какой-то пацан в шапке с помпоном ловит его ладонь. Затем Шустрый хлопнулся на пол, хрустнув ребрами, и сдавленно замычал от боли. Пистолет откатился в сторону; со стола посыпались запоздавшие гвозди. И секундой позже…
Насилие — это вопрос
…Над ним навис Кабан, держась рукой за рубашку рядом с дырой от пули. Любой бы с такой раной уже лежал бы мертвым, но только не эта скотина. Кабан был готов драться, пока не испустит последний вздох.
Прошлое проступало сквозь настоящее. Как и в тот раз, взглянув в его глаза, Шустрый увидел тьму; два года назад это была тьма ярости, теперь же — буквальная тьма пустого сознания. Два года назад он схватил «Макарова» с комода, сегодня он уже сжимал его в руках. Но оба раза он слово в слово прорычал:
— Ах ты падаль гнойная! — и Шустрый подумал: «Он в курсах, что вот-вот помрет?».
А затем Кабан наставил на него оружие, и на смену мысли пришел рефлекс. Шустрый оторвался от земли и пнул ножку стола. Предмет мебели проехал на ладонь, роняя в пути гвозди, и толкнул Кабана ниже пояса. Бандит согнулся в поясе, прицел сбился и пуля отрикошетила от плитки/досок пола, заставив подскочить пульс Шустрого.
Кабан взревел с видом загнанного зверя, брызнув на стол красной слюной. Шустрый кое-как поднялся на ноги, шипя от боли в расколотых ребрах. Он видел, что молоток каким-то образом — чудом, иначе — все еще лежит на краю стола. Он знал, что последует в ближайшие пять секунд.
И ответ на него:
Он схватит молоток. Его друг вновь наведет пистолет. Молоток ударит по ладони, раздробив в крошево фаланги пальцев. Кабан зарычит от боли, выронит ствол — и Шустрый нанесет второй, самый страшный удар.
Он знал, что делать. Он знал, что придется. Но не хотел.
Сука, ну как так-то, подумал он. Ведь можно же как-то… Он увидел, как рука Кабана с пистолетом поворачивается в его сторону. Он схватил молоток. Он ударил по ладони, раздробив в крошево фаланги пальцев. Кабан зарычал от боли, выронил ствол — Шустрый рванулся вперед, чтобы подхватить оружие.
Да, так и надо. Один выстрел. Мгновенная смерть. Без криков и без той сцены в конце.
Пальцы Шустрого уже сомкнулись вокруг рукоятки, когда Кабан ударил его кулаком в голову. Мир затмило красной волна, и сквозь нее он ощутил, как его снова душат заводские тиски, и как кровавая слюна летит в лицо, и вдруг все его чувства — впервые за вечер — отхлынули, словно море во время холодной воды, и под ними проступила ледяная натура человека, привыкшего убивать.
Какая разница, хочет он или нет? Решать не ему.
Он нащупал молоток. Схватил его. Секунду целился.
«Все верно?»
«ДА!»
И вдарил молотком по зубам. Эмаль треснула с керамическим хрустом, когда с ней столкнулся боек из стали, и кинетическая сила тут же вырвала с корнем больше дюжины зубов из десен, пропихнув их вглубь полости рта.
И Кабан взвыл. Он схватился обеими руками за челюсть, и сквозь пальцы проступила кровь, хлынувшая сразу из десен и глотки. Он отступил на пару шагов. Он сел на пол и прислонился к стене. Наконец-то Кабан умирал.