«Че застыл, это всего лишь зомби», сказал ему голос из глубин мозга.
Жмых подался чуть вперед — и кивнул.
От удара головой о голову покойник разжал пальцы. Жмых почувствовал, как по его лбу стекает что влажное и вонючее, только думать об этом было некогда. Он вдарил по лицу мертвецу обухом, оттолкнув тело еще дальше; от удара оно попятилось и врезалось в другую тушу, сорвав ее с крюка. Мертвец едва удержался на ногах, и тут же ему в глаза ударил свет лучины.
Жмых преследовал две цели: во-первых, чтобы ослепить его, во-вторых, чтобы точно нанести удар. В последнюю секунду мертвец вскинул руки, словно в знак протеста, но рука Жмыха не подвела: лезвие вонзилось в переносицу ровно на уровне глаз. Покойник засипел, словно чайник на газу. Из его глаз хлынула темная жижа, и он замахал руками, сбивая другие туши. Их позвонки рвались с треском, отделяя туловища от голов, подвешенных за затылок, и туловища валились под ноги ходячему мертвецу. Он споткнулся об одну из них, о другую и повалился на спину.
Жмых не дал ему шанса подняться. Он шагнул к зомби, занес тесак и рубанул по горлу. Лезвие легко прошло сквозь полуразложившуюся плоть — и голова откатилась прочь от тела.
Стоит признать, Жмых был доволен. Очень доволен. Смертельная угроза оказалась лишь несуразным скримером из видеоигры. Он подпрыгнул и еще раз взмахнул тесаком — на этот раз торжествующе.
— Лежать! — крикнул он. — Одной… правой уделаю!
И пошел прочь, не ожидая ответа — но ответ ему пришел, потому что слабый, скрипучий голос зашептал вслед:
— Нет, Жмых, просто так не уйдешь. Я ведь тебя не оставлю.
Жмых уходил, расталкивая тела, которых становилось все меньше — потому что многие из них уже лежали на полу, хрустя под ногами — а голова продолжала шептать:
— Твои победы ничего не значат. Твои попытки сбежать ничего не значат. Неважно, насколько далеко ты уйдешь. Однажды ты ляжешь спать, в своем доме или грязном гостиничном номере, и увидишь ночью…
это лицо
Жмых перешел на бег. Впереди уже было светлее: сквозь туши сперва пробивался холодный свет от висящий под потолком лампочки. Скоро туши и крюки закончились, и он увидел цель своего пути.
Крохотная камера, огороженная с трех сторон решеткой. В одном из углов стоит стоит раздолбанный унитаз, к единственной клинически-белой стене крепится койка. На койке, накрывшись пледом, дремлет девушка, чье лицо до сих пор приходит Жмыху в кошмарах.
Разросшиеся русые волосы и светлые брови на бледном лице. Глаза, конечно, закрыты, но Жмых помнил их отчаянную синеву с того рокового момента, как он сделал тот роковой выстрел. Призрак, воскресший из мертвых, — ибо откуда еще ему воскресать?
Жмых приблизился к решетке, и постучал по ее прутьям. Девушка вздрогнула, проснулась. Сперва не поняла, кто пришел, инстинктивно попыталась вжаться в стену; Жмых вздрогнул, внезапно увидев, что ее ноги заканчиваются чуть выше коленей. А затем она увидела его, робко машущего рукой. И сузила взгляд. И прошипела:
— Ты.
Сказ о Василисе
Которую, конечно, звали не Василисой. Я использовал это имя, потому что так и не узнал настоящего; его, наверное, не узнает теперь никто.
Василиса вышла из леса к избе на закате. Долго ли, коротко шла, она сама не знала. Брела словно во сне, не помня ни себя, ни прошлой жизни. Все, что было в ее памяти — это вспышка выстрела и бледное, вытянутое лицо, перекошенное злобой. Все, что было в ее голове — это усталость и голод.
Было начало лета, и тепло солнца еще стлалось по земле, грея все, что ходило по земле и росло из нее — но возле избы земля не давала ни плодов, ни всходов. Она была здесь серой, как зола, ограда вкруг нее — белой, словно человеческие кости. Впрочем, выбора у Василисы все равно не было; она миновала ограду, взошла на крыльцо и постучала в дверь.
Никто не ответил. Василиса постучала еще раз. Снова без ответа. Тогда она попробовала заглянуть в окно, проверить — есть ли кто дома. И только Василиса приблизилась к решетчатой раме, как сзади затрещали ветви, и захрустели листья, и на поляну вышла старуха, словно ведьма из сказок: длинноносая, в красном головном платке, с глазами в кратерах морщин и густыми бровями, белыми, словно свежевыпавший снег.
— Фу-фу! Это кто ко мне пожаловал?
Сгорбившись под вязанкой хвороста, старуха подошла ближе и всмотрелась Василисе в лицо.
— Ты кто такая? Что здесь делаешь?
— Я... я сама не знаю, — призналась девушка. — Я даже не помню, как сюда пришла.
Глаза ведьмы сузились, превратившись из бусин в крупинки.