— Знаете, у меня есть как минимум одна хорошая причина в пользу вашего переезда.
— Какая же?
— Ваши внуки смогли бы навещать вас чаще, если бы вы переехали ближе к городу. Подумайте сами…
Стена кухни глушила его речь для Жмыха. В задней части избы вонь усилилась. Жмыху захотелось выйти на улицу, дохнуть свежий воздух; он сдержался и зашел в комнату.
Здесь в дальнем углу стояла кровать, а над ней висел ковер с персидским узором. Рядом на тумбочке стояли дисковый телефон и старый радиоприемник, чуть дальше — швейная машинка с лежащим рядом клубком рыжих нитей, а напротив входа — громоздкий, старый платяной шкаф.
Картина прямо из его детства, вплоть до старых календарей на стене и мерно щелкающих часов. Жмых вспомнил, как он часами сидел в такой же обстановке в доме родителей, за окном — шелест дождя, в руках — раскрытая приключенческая книжка. Тогда он любил читать — до того, как он стал тем, кем он стал. Если бы отец был жив...
Жмых вернулся в коридор между кухней и комнатой, и вздрогнул от неожиданности. Рука метнулась к кобуре под курткой и тут же опустилась. Он увидел сидящего в углу черного кота. Зверь растянулся на грязном полу и следил за его движениями зеленым взглядом немигающих глаз.
— Ты-то вряд ли нас сдашь, — прошептал Жмых.
За стеной Шустрый говорил:
— …Кроме того, дом, в котором вы живете — он ведь крохотный. Вашим внукам просто негде…
Жмых отправился на чердак. Туда вела крутая, узкая лестница, закрученная винтом. Интересно, как эта бабка по ней карабкалась. Она ж выглядит, будто вот-вот развалится.
Сладковатый запах гнильцы слабел с каждой ступенькой, но так никуда и не исчез. Добравшись до верха, Жмых попал в помещение, схожее со спальней. Он тут же заметил две детали: матрас у дальнего окна, измазанный кровью, и кандалы, висящие над матрасом. А рядом с матрасом — ножовка по металлу с алыми следами на зубьях.
Жмых ухватился за перила. Живот заледенел. Ноги стали слишком мягкими, держали с трудом — но он заставил себя внимательней осмотреть комнату.
Рабочий стол у ближайшего окна с выдвижными ящиками, завален бумагами и старыми записными книгами. В углу стола — чучело ворона. Рядом с лестницей — помело.
Нет, это херня, это бред, говорил себе Жмых, спускаясь вниз. Скажешь кому про такое — отправят в дурку. Но в глубине души — где-то между ребрами и сердцем — он уже начал принимать свои подозрения как факт.
Он уже хотел вернуться к Шустрому, чтобы обсудить смену планов, — но сначала решил заглянуть в погреб. На всякий случай.
— Ух, не знаю, касатик, а как же мои вещи?
— Если вы переживаете о вещах, не стоит волноваться: мы поможем перевести их…
Жмых присел на корты у люка, ведущего в погреб, — и сладковатый запах усилился. Он уже почти знал, что таится под ним.
«Ты точно хочешь знать, что там?».
А у меня есть варианты, ответил Жмых.
Он схватился за кольцо люка и рванул ее на себя. Гниль хлынула в ноздри тошнотворным потоком; кот зашипел и рванул прочь. Жмых прикрыл нос и ноздри, чтобы не блевануть. Он зажег фонарик на телефоне, опустил в черноту — и испустил испуганный вздох, вспомнив давно забытое:
— Боже ты мой…
И Шустрый, и старуха его услышали. Напарник прервал рассказ о преимуществах спутникового ТВ — а губы хозяйки растянулись в усмешке.
— Что, малой, посмотрел мой погреб?
Прошелестела занавеска, и на кухню вошел Жмых. В руке — пистолет с закрепленной на стволе трубой глушителя. Убийца направил ствол старухе в затылок.
— Эй, ты че творишь… — начал Шустрый, но старуха прервала его:
— Делай то, за чем ты пришел. Зря, что ли, проделал такой путь?
Избу наполнил сжатый хлопок.
Кошмар на грани понимания
Пуля влетела в центр затылка; вылетела позади правого виска, оставив дыру размером с шар. Голова старухи рванулась вперед от ударной волны. Как только давление внутри и снаружи черепа сравнялось, наружу хлынула кровь.
И старуха усмехнулась еще шире:
— Как-то плохо стреляешь, малой.
И реальность Шустрого дала непоправимую течь. Он видел однажды человека, пережившего выстрел в голову, — но то был другой случай. Мелкий дилер, которого Боярин приказал убрать с улиц, пытался сбежать, и Шустрый стрелял в него метров с двадцати — а когда он подошел для контрольного, пацан ползал на четвереньках и хныкал, прося прощения у Мишки Боярина. Его правая рука тряслась и подгибалась, и он пропускал слоги в словах. Второго выстрела пацан не пережил.
— Стрельни еще раз. Авось получится.
Кровь начала капать с щеки ведьмы на стол, но она все улыбалась. Жмых в ужасе отступил назад. Поднял пистолет для второго выстрела, но опустил.