- Очень грустная книга, - говорит Мэри, когда Алиса подходит, шелестя голубой больничной робой. Лицо сестры постарело лет на десять, через лоб бежит едва заметная морщина, но в чёрных глазах, как в Токийском заливе осенью, не возможно увидеть ничего и ничего прочесть.
- Пасуй! - кричат из-за окна и почти сразу слышен шлепок попавшего в перчатку мяча.
- Помнишь залив? - спрашивает Мэри. Алиса кивает.
Прошлой осенью они часто ходили смотреть на то, что чернильная вода вынесла на берег - среди водорослей лежала мёртвая рыба и вещи, множество вещей, выброшенные приливом им под ноги обрывки чьих-то жизней. Алиса хорошо запомнила огромные часы с кукушкой, стрелки которых застыли на пяти.
- Что со Сью?
- Нет её. Что осталось, кремировали. Неделю как, - Мэри не поднимала глаз.
- Как... Как это, «что осталось»?
- Так, - Мэри протянула руку и приподняла край голубой робы Алисы - тонкий шрам, начинавшийся чуть выше паха, косо поднимался по боку вверх. Похожий Алиса разглядела и на другом боку. Дыхание благовоний нестерпимо било в ноздри.
***
Сейчас, пять лет спустя, память Алисы похожа на тот осенний залив - вещи появляются из него безо всякой системы, нужные и не нужные, и не понять - свои ли, чужие.
Отец, протягивающий ей через бескрайнее сукно стола тонкий лист завещания. Парк Уэно, украшенный фонариками, Мэри с крикетной клюшкой, индейский тотем. Когда терпеть этот калейдоскоп становится совсем невмоготу, Алиса садится за резной стол в кабинете отца и аккуратный каллиграфическим почерком выводит в ежедневнике строчку за строчкой вопрос - «Где я?». После пары страниц отпускает.
Когда отец застрелился, никто из прислуги не повёл, казалось, и бровью. Алиса лишь поняла, что почтительное отношение к ней слуг стало вдруг почтительней вдвойне. Она так и не решила - «хуже» это, или «лучше».
***
- Вы знали об этом?
- Узнали. Но не сразу, - говорит Мэри. - Богиня не хотела тебя. Ты родилась проклятой. Но ты, всё, что есть у отца. А мы - твоя плоть и кровь - ангелы-хранители или как это там...
- Но мы же близнецы?..
- Это ложь, вернее - не совсем правда. Мы появились почти вместе, но я и Сью выращены искусственно. Как те овцы. Можно сказать - мы отпечатаны с помощью матрицы под названием «Алиса» и чуть откорректированы
- Что?
- Много читаю последнее время, вот что. Раньше нам по душе были спортивные игры, теперь смысла нет. Скоро большая часть этого тела станет твоим...
Встав, она направилась мимо застывшей Алисы к светло-стальным дверям лифта. До Алисы долетел едва слышный запах прибрежного песка. Море. Волны.
- Постой, - губы Алисы шевелились с трудом, словно губы тысячелетнего существа со дна залива. - Неужели ничего нельз...
- Не печалься, сестра. Мы не расстанемся. Мы же будем вместе, - вскинув на прощанье руку, Мэри вошла в кабину лифта.
***
Пять лет спустя, глядя на кружево снега, постепенно заметающее стеклянную крышу отеля «Гинза», Алиса думает, что сестра была права. И отец был прав, ей нужно быть сильной. Им нужно быть сильными. Тяжёлая пурга застит огни. Утопая в снеге, пентхаус погружается во тьму. Однако Алиса помнит нужное направление, видеть не обязательно.
- Завтра сходим на залив, - говорит она, проваливаясь в податливый сон без сновидений. Внутри неё неспешно бьётся сердце Мэри, а легкие Сью осторожно вдыхают ночной воздух.
Май-июнь 2008
Ленин
Они дошли до Ленина. Бронзовый вождь лежал в цветах на холмике и глядел в небо. Чтобы добраться до памятника, нужно было взбираться вверх, обрывая эти цветы. Никто не знал их названия. Их звали мусорными или сорняками. Паша, закинув духовое ружье на плечо, полез первым. Оля последовала за ним, Юра, подумав, тоже. Таня осталась внизу. Скривив лицо под выглянувшим из-за тучи солнцем, она сплевывала шелуху от семечек в траву. В траве трещала насекомая мелочь, время от времени ветер приносил от реки холодивший щеки воздух.
Почерневшие бронзовые глаза Ленина смотрели в небо. Затылок вождя уже начал уходить в землю, а ноги ниже колена у него были отломаны.
- И ради этого мы сюда перлись? - спросил Паша, обойдя памятник, и посмотрел на лица друзей. Оля отвела взгляд, а Юра пожал плечами.
- Думал, он больше, - буркнул Паша и осмотрелся. С холма открывался вид на реку, покрытую радужной пленкой. Когда солнце снова ушло за тучу, вода почернела. За рекой стоял лес, вскрытый в середине, словно шрамом, вырубкой. Над лесом поднимался косой черный дымок. С другой стороны к холму с памятником подходила проселочная дорога, уже начавшая тонуть в траве и цветах.
- Это Москва-река, что ли? - как бы в воздух спросил Паша. Обращался он к Юре, у которого дома был разрисованный географический атлас и Большая советская энциклопедия, из-за чего он прослыл ботаником. Что такое «советская» он, правда, не очень понимал, но думал, что это то же самое, что и «научная».