- Ну что, бумажки какие-нибудь писать будем?
- Не будем, - сказал я. - Да и не пишем мы уже бумажек. В компьютере всё.
Вася повеселел, будто принял на грудь. И я понял, почему. Здесь не будет курицы и ее глаза. Во всяком случае, он так решил. Я тоже понадеялся на это: окон в обезьяннике не было. Помещение пустовало. Я пустил его внутрь, и он сразу же опустился на лавку.
- Слышь, а ватник какой-нибудь есть? Лежать жёстко.
***
Мы вышли покурить на крыльцо. Февральское солнце уже было совсем весенним.
- Мне парень из тринадцатого рассказал... - начал Лопухин, - нашли у них там в парке труп. Бомж какой-то. Голова раздолбана, как будто клювом клевали.
- Серийный?
- Вроде нет. Больше ничего такого не было. Пока что.
***
Ночью меня разбудил треск. Казалось, что он идёт изнутри головы, но это было не так. Я спустил ноги с кровати и они погрузились в холодную воду. Разбитое окно было освещено бледным светом месяца, но нижнюю его часть перегораживало что-то темное. Я протянул руку и коснулся шершавой поверхности. Это была лодка. Она разбила стекло, внутрь заливалась холодная вода. Снова раздался треск и громыхание - лодку вытащило из проема и унесло. Вода всё прибывала. Я стоял в ней и думал, что всё это мне снится, что сейчас в зазубренном квадрате окна появится куриный глаз и я проснусь. Но я не просыпался, а вода все поднималась. В коридоре глухо звонил оставленный в куртке телефон.
***
Лопухин - дежурный - стоял на крыльце отделения. Вода уже схлынула, вернувшись в канал, хотя под ногами все еще было мокро. Внезапно начало холодать, и эта грязь превращалась в гололед. По стене, примерно в метре от земли, шла тёмная полоса. В остальном почти никаких повреждений я не заметил. Я заглянул в нижние - подвальные окна - там чернела оставшаяся после наводнения вода. По ее поверхности стелился мусор и листы бумаги. Тысячи каких-то уже никому не нужных папок и дел. Я разглядел наклонившийся, как будто его рвало, шкаф с открытыми дверцами, накренившийся стол, разбросанные стулья, неуклюже выступающие из воды.
Лопухин протянул мне руку:
- Не нашли мы его. Хорошо, что не оформляли. Правильно.
- Как не нашли, куда он мог деться?
Лопухин пожал плечами и попытался бросить окурок в урну, но её не было - унесло. Он просто отбросил остатки сигареты подальше и пошёл внутрь. Мы спустились к обезьяннику, внутри которого плавало что-то темное.
- Сам лезь. Я только ботинки высушил, - сказал Лопухин. Помедлив, я наступил в воду и подошёл к двери камеры - она была заперта. Внутри лежал набухший ватник, который я вчера принес Васе. Большая его часть погрузилась под воду, но один из рукавов остался на поверхности и слегка шевелился вместе с другим плавающим мусором. Я обшарил всю камеру, но она была пуста. Я знал, что в ней ничего нет (никого нет), но так было нужно. Не знаю, кому и зачем.
***
Квартира Васи тоже была пуста. Я это чувствовал. Не заглядывая в комнаты, я сразу пошёл в кухню, переступая через разбитую мебель. Под ногами хрустел паркет. Я снова увидел радиальные трещины на окне (это просто кто-то швырнул снизу булыжник). Заглянул в кухонный шкафчик - едва ли единственный не разломанный предмет интерьера, помимо плиты. Нужную банку я нашел сразу же. В ней лежали запасные ключи. Не решаясь поворачиваться к окну спиной, я боком выбрался из кухни. Погасив свет, вышел из квартиры и запер дверь на все замки.
Ноябрь - декабрь 2018
Завтрак в кафе «постМ»
Здесь царила атмосфера легкой и ненавязчивой шизофрении. По стенам разбегались копии Босха и, попсовенькие, - Уорхола, чьи-то фотопортреты и короткие, занимающие едва ли десятую часть листа в тяжёлой рамке, хокку. С ближайшей фотоработы на меня исподлобья глядел мрачный, чёрно-белый Тарантино. Объект опаздывал, и я скучала в этой отвратной до рвоты обстановке, бросая взгляды то на компанию разноцветных мажоров, педиковатых и надменных, пьющих холодные кофейные коктейли, то на принты Босха, то, сквозь высокие, облипшие снегом окна, - на Тверскую.
Я не сочеталась с этим местом: чёрная кофта, без опознавательных знаков и совершенно негламурная, и китайские джинсы. В этом был какой-то протест, но одновременно и не хватало нужной утончённости, хотя прокатить могло. Помещение слегка плыло перед глазами: девять утра - не моё время. Поразительное несочетание места и времени. Какое блядство, - подумала я, прокручивая ложечкой в кофейной чашке магический утренний противочасовой круг.
Звякнули наддверные, явно купленные на ближайшей распродаже wind-chimes, я подняла расфокусированный, все время съезжающий куда-то влево взгляд. Это не был «объект», я чётко поняла, несколько раз прогнав по нейронам поступившую картинку: погоны сержанта милиции, одутловатая, мешком, фигура, лицо, выпирающее словно бы само из себя.