Таша посмотрела вниз, на палубу. Каждый друг, оставшийся в живых, наблюдал за ней. Пазел заставил себя ей улыбнуться; на лицах Нипса и Марилы было выражение глубокой озабоченности. Фелтруп, удобно устроившийся в объятиях Марилы, пристально смотрел на Ташу и, казалось, ни разу не моргнул.
— Давай, Герцил, — сказала Таша.
Бросив последний взгляд на Ташу, Герцил присел на корточки рядом с Нилстоуном. Сначала он положил на палубу молоток и зубило, затем достал из мешочка ключ и отпер ящичек Большого Скипа. Снова сунув руку в мешочек, он извлек пару изящных металлических перчаток и надел их. Затем он схватил стальной ящичек обеими руками и повернул. Его мышцы напряглись. Ящичек разделился пополам.
Бум. Стеклянный шар размером со сливу упал на палубу со звуком, похожим на выпущенное пушечное ядро. Герцил остановил его вращение рукой, затем отдернул руку и придавил своим ботинком.
— Обжигает, — сказал он, — несмотря на селк-стекло и перчатки, он все же немного обжигает.
— Меня не обожжет, — сказала Таша. — Разбей стекло, Герцил.
Легче сказать, чем сделать: селк-стекло оказалось удивительно прочным. Наблюдая за сильными ударами Герцила сверху, Таша не могла не вспомнить о той другой церемонии, когда Арунис собрал экипаж, чтобы засвидетельствовать свой триумф. Но на этот раз все было по-другому. Они точно знали, что сделает Нилстоун с любым, кому не повезет прикоснуться к нему. И они черпали его силу только для того, чтобы помочь себе избавиться от него. Не для того, чтобы уничтожить мир в доказательство своих сил, а для того, чтобы спасти его. По этой причине, и только по ней.
Наконец долото оставило трещину на отполированной поверхности. Герцил ударил снова, и трещина расширилась. С третьего удара стекло раскололось, как яичная скорлупа, и Нилстоун проскользнул между осколками на палубу.
Шерсть Рамачни встала дыбом. Таша толком не видела Камень с того дня в Адском Лесу: после того как она обезглавила Аруниса, он упал в нескольких дюймах от ее ноги. Сейчас она заглянула в глубь его. Отвратительный, завораживающий, прекрасный. Слишком темный для этого мира; настолько темный, что его чернота выделялась бы в запечатанной пещере под милями земли, пещере, запечатанной навсегда. У Таши возникла странная идея, что она могла бы просунуть руку прямо сквозь него, как она сделала с пиллерсом, и попасть в другой мир. В другой Алифрос, может быть, лучший, которому еще не были нанесены глубокие раны, где никогда не произносились ужасные заклинания.
Рамачни щелкнул зубами.
Таша моргнула и оторвала взгляд от Нилстоуна. Стоявший рядом с ней Герцил тоже выглядел очнувшимся ото сна. Скольких соблазнил Камень и его тайны, прежде чем убил?
Чья-то рука коснулась ее плеча: леди Оггоск. Герцил напрягся, готовый вмешаться. Но Оггоск просто посмотрела на Ташу и пробормотала:
— Я сделаю это, если ты хочешь.
Таша посмотрела на нее с изумлением и немалым подозрением.
— Вы же знаете, что сила недолговечна, — сказала она, — и у нее есть пределы. Вы не можете использовать Камень, чтобы вернуть капитана Роуза. Даже Эритусма не могла воскрешать мертвых.
— Я все это знаю, девочка! — раздраженно сказала Оггоск. — Но здесь есть некоторая опасность, которую нам еще предстоит выявить.
— Она знает, герцогиня, — сказал Рамачни. — Все равно эта задача ложится только на Ташу.
— Почему? — спросила Оггоск. — Я стара и несчастна. Я прокляла свою сестру. И я пережила своего сына — да, моего сына, я имею полное право заявить на него права! — Ее старые глаза вспыхнули, как будто кто-то мог осмелиться возразить. — Если я не справлюсь, не имеет значения. Но ее жизнь только началась. Ей не обязательно...
— Да, — сказала Таша, — я знаю. Спасибо вам, леди Оггоск. Я и представить себе не могла, что вы сделаете такое предложение. Но я не могу его принять.
— Я, кстати, получил тот же ответ, герцогиня, — сказал Герцил.
— Никто, кроме меня, не стоял бы перед Камнем, если бы Эритусма не дала четких указаний, — сказал Рамачни. — Отойдите в сторону, герцогиня: время для разговоров прошло.
Оггоск отступила в рулевую рубку. И Таша, сопротивляясь желанию взглянуть на Пазела в последний раз, сломала печать, откупорила бутылку и выпила.
Когда она наклонила голову, бледная шея Таши засияла в лучах утреннего солнца, и толпа внизу смогла ясно разглядеть шрамы, оставленные заколдованным ожерельем почти год назад. При этом воспоминании Пазела пронзил укол старой боли. Но это было ничто по сравнению со страхом, который он испытал, когда Таша опустила голову.