— Ну?
— Ты проснуться. Я зову Пазел; он волнуется за тебя.
Таша не отпустила ее руку:
— Просто скажи мне, Неда.
— Пять лет.
— ПЯТЬ ЛЕТ! РАМАЧНИ УСЫПИЛ МЕНЯ НА ПЯТЬ ПРОКЛЯТЫХ БОГАМИ ЛЕТ?
— Нет, нет.
Таша высвободилась из перевязи, и ее тут же швырнуло на пол. Ее чувство равновесия исчезло, ноги стали неуклюжими. Неда помогла ей подняться на ноги.
— Ты спать пятьдесят три дня, — сказала она.
— Тогда к чему весь этот вздор о... О. Красный Шторм.
— Да, — сказала Неда.
— В конце концов, он бросил нас вперед во времени. Но откуда, во имя Питфайра, вы знаете? Мы добрались до берега?
— Пока нет, — ответила Неда. — Мы знать это по звездам. Некоторые звезды вращаться, как колесо, снова и снова одно и то же. Но особые звезды — они дрейфовать, тачай? Понемногу, каждый год. Старые моряки знать. Капитан Фиффенгурт проверять книгу Роуза, также Рамачни знать, также Леди Оггоск. Правда, Таша. Мы терять пять лет навсегда. Или шесть, если считать путешествие.
— Но война...
— Может быть, конченый. Или очень большой, или огромный.
Таша задрожала:
— Рой, Неда. Я... вытолкнула его из бреши в более глубокую часть Красного Шторма.
— Дальше в будущее. Ты спасать нас, дать нам время. Эти пятьдесят дней мы не видеть Рой.
— Неда, а как же твои сны, твои и Пазела? Те, где ваша мать разговаривает с вами?
Неда слегка отвернулась, выглядя сердитой или смущенной:
— Ничего. Молчание. Может быть, она умирать. Или думать, что мы мертвы, сдались.
И ее отец: он бы наверняка сдался.
— О боги, — сказала Таша. — Где Нилстоун? Что они сделали с вином? Я должна что-то со всем этим сделать...
— Глупый разговор.
— Кажется, я сейчас сойду с ума.
Рука Неды схватила ее за подбородок. Таша посмотрела в свирепые глаза воительницы.
— Убить этот страх, — сказала Неда. — Ты брать Рой в руки и отбрасывать в сторону. Затем ударить по кораблю Макадры, как по игрушке. Теперь не хныкать. Быть тихим. Накинь дождевик. Мы идти навстречу этот шторм.
Возможно, был полдень. Или закат, или рассвет. Ветер был чудовищный, свет тускло-никелевый; шарообразные грозовые тучи казались настолько низкими, что их можно было потрогать. Потрясенная Таша вцепилась в комингс люка Серебряной Лестницы. Дождь, похожий на пригоршни крошечных гвоздей, непрестанно хлестал ее по лицу. «Чатранд» был игрушкой; и чем же тогда была его команда? Поднимающаяся волна, казалось, застыла над носом корабля по левому борту, затем иллюзия рассеялась, огромная волна набросилась на них, но каким-то невероятным образом они скользнули вверх по ее склону и перевалились через гребень. Затем болезненное погружение, невесомость, исчезающий горизонт и следующая волна, надвигающаяся, как смерть.
— Ураган бушевать уже семь дней, — крикнула Неда. — И ты проспать начало. — Команда была худой, обезумевшей, измученной, они улыбались Таше в ответ приветственными улыбками, как вурдалаки с редкими зубами. Накатила следующая волна. Они нападали в течение семи дней.
Таша нахмурилась: с ее слухом определенно было что-то не так. Вся битва со штормом происходила мягко и негромко. Даже безумные волчьи завывания ветра в снастях были приглушены.
Неда сказала ей, что Пазел и Нипс где-то наверху, но в летящей мгле Таша не могла распознать никого. Она хотела влезть на ванты, но была слаба: она не ела пятьдесят три дня. Она и представить себе не могла, что сможет проглотить хоть кусочек в такую погоду.
Она нашла работу, передавая фляги с пресной водой матросам на вантах. Офицерам приходилось кричать на них, чтобы они пили: матросы обливались потом и теряли воду, несмотря на дождь и холод. Проходили часы. Она встретилась со своими друзьями, случайно. Болуту запел от радости и расцеловал ее в обе щеки; Марила уронила ведра, которые тащила, и обняла ее, плотно прижавшись бочкообразным животом к Таше. Таша прикоснулась к нему: осталось три месяца.
— Пожуй это! — сказала ей Марила, доставая из кармана немного пыльный, завернутый в листья комок мула. — Поверь мне, от него тебя не стошнит. Иногда это единственное, что я могу есть.
— Я все еще хотела бы знать, из чего сделаны эти треклятые штуковины.
— Съешь это, Таша. Ты бледнее трески.
Они встретили Рамачни возле камбуза (он не мог отважиться даже приблизиться к верхней палубе).
— Что? Твой слух? — спросил он. — Ты разрушала себя Нилстоуном, я тебя спас, а ты жалуешься на свой слух? Я спрашиваю тебя, девочка: было ли когда-нибудь лучшее время для того, чтобы оглохнуть?
— Я не смеюсь, Рамачни.
— Да, не смеешься. Ну, Таша, ты недолго будешь глухой. Целебный сон притупил все твои чувства; они возвращаются с разной скоростью. Но ты все еще в смертельной опасности. Сон охладил твою тягу к Камню, но он только замедлил действие яда в твоей крови, хотя и значительно: могут пройти недели, прежде чем яд снова тебя ударит.