Но он ударит, Таша, и, когда это произойдет, ты должна быть готова. Герцил носит с собой серебряный ключ и никогда с ним не расстается. Вино в твоей каюте. При первых признаках болезни ты должна выпить его до конца и осадок. Только тогда ты вылечишься. Дай слово, что так и сделаешь.
— Тогда я никогда больше не воспользуюсь Камнем.
— Ты никогда не должна была, Таша. Это работа Эритусмы. И она ее сделает, когда ты ее освободишь.
Как ты можешь все еще в это верить? хотела она спросить. Но она дала Рамачни свое слово.
Шторм бушевал вовсю. Таша продолжала работать, откусывая куски резинового мула и грызя их, пока они не растворялись. Силы мало-помалу возвращались. Она начала переносить более тяжелые грузы и сливать воду с орудийных палуб в водостоки. Через два часа она пошла отдыхать в большую каюту и, тяжело дыша, легла на коврик из медвежьей шкуры. Джорл и Сьюзит прижались к ней. Фелтруп болтал о тех днях, которые она пропустила.
Казалось, что все до единой души ослепли и лишились чувств во время Красного Шторма, который лил свой странный свет даже в их умы. Когда к ним вернулись чувства, они обнаружили, что корабль дрейфует по течению и вздымается на больших волнах Неллурока, и едва спасли его от гибели. Навигационные советы Нолсиндар оказались бесполезными, потому что в поле зрения не было земли, и никто не мог сказать, куда именно их выбросил Красный Шторм.
— После выхода из Красного Шторма мы неплохо продвинулись на север, — сказал Фелтруп, — но откуда? Это мы не можем определить. Мы можем быть в трех месяцах от высадки на берег, Таша. Или в трех днях.
— Высадки куда?
Фелтруп только покачал головой. Как далеко на восток или запад они продвинулись, было невозможно подсчитать.
Когда она снова отважилась выйти, то встретила Герцила, который тепло обнял ее, но почему-то избегал встречаться с ней взглядом. Таша встревоженно изучала его. Неужели ему все еще больно от того поцелуя?
Шторм наконец утих. Волны уменьшились всего до пятидесяти футов, а пульсация за облаками наводила на мысль о существовании солнца. С мачт спустились Пазел, Нипс и еще пятьдесят человек: исхлестанные веревками, ослепленные брызгами, почти голые обезьяны, сплошь мышцы и кости. Двое смолбоев махали и ухмылялись из-за грузового люка. Стоявшая рядом с ней Марила переводила взгляд с Таши на Пазела и обратно.
— Почему ты до сих пор не замужем? — спросила она.
Выглянуло солнце. Капитан Фиффенгурт излил благословение на экипаж. «Вы прекрасны, ребята, вы само великолепие! В ваших жилах течет кровь треклятых титанов!» Но больше всего похвал было адресовано Таше. Каждый мужчина на борту знал, как она спасла их от «Головы Смерти», и каждый мужчина на борту хотел поцеловать ее, дотронуться до ее пальцев, преклонить колени и предложить свою службу или свою жизнь. Даже сержант Хаддисмал резко щелкнул каблуками и отдал честь — жест, который повторял каждый турах, оказывавшийся в поле зрения.
— Наконец-то ты сделала это, — произнес голос у нее над ухом, когда Энсил проворно запрыгнула ей на плечо.
— Сделала что?
— Сделала корабль безопасным для ползунов, Таша. Или, по крайней мере, для нас с Майетт. Не то чтобы мы осмеливались приближаться к верхней палубе с тех пор, как начался шторм. Херидом, на этом корабле полный бардак.
— Энсил, — с чувством сказала Таша, — мы еще не разговаривали. Ты не знаешь...
— Что ты видела Диадрелу в ту ночь, когда чуть не умерла?
— Герцил тебе сказал?
— Нет, — сказала Энсил, — ему не нужно было говорить ни слова. Я видела твое лицо, Таша: я знал, что ты собираешься поцеловать его еще до того, как мы вышли из твоей каюты. И я слышала, что ты сказала: У меня для тебя кое-что есть. Кое-что, что ты передала от другой.
Таша прикусила губу. Дри послала слова надежды Энсил и Герцилу — но поцелуй предназначался только для одного. Ей хотелось бы солгать, пощадить чувства этой женщины.
— Дри глубоко тебя любила, — сказала она.
Энсил хватило достоинства улыбнуться:
— Я знала, что судьба накажет меня за непристойные мечты о моей госпоже.
— О, Энсил — чушь собачья!
— Может быть. Но мечты — нет.
Таша догнала Пазела и Нипса на жилой палубе, где они привалились к стене среди дюжины других, только что спустившихся с такелажа — все до единого спали. Рука Пазела сжимала полупустую чашку с ромом. Нипс лежал, положив голову на плечо Пазела, с открытым ртом и пуская слюни.