Я добежал в свой этаж и быстро растворил дверь. Полина была тут и сидела на моём диване, перед зажжённою свечою, скрестя руки. С изумлением она на меня посмотрела, и, уж, конечно, в эту минуту я был довольно странен на вид. Я остановился пред нею и стал выбрасывать на стол всю мою груду денег.
Глава XV
Помню, она ужасно пристально смотрела в моё лицо, но, не трогаясь с места, не изменяя даже своего положения.
– Я выиграл двести тысяч франков, – вскричал я, выбрасывая последний свёрток. Огромная груда билетов и свёртков золота заняла весь стол, я не мог уж отвести от неё моих глаз; минутами я совсем забывал о Полине. То начинал я приводить в порядок эти кучи банковых билетов, складывал их вместе, то откладывал в одну общую кучу золото; то бросал всё и пускался быстрыми шагами ходить по комнате, задумывался, потом вдруг опять подходил к столу, опять начинал считать деньги. Вдруг, точно опомнившись, я бросился к дверям и поскорее запер их, два раза обернув ключ. Потом остановился в раздумье пред маленьким моим чемоданом.
– Разве в чемодан положить до завтра? – спросил я, вдруг обернувшись к Полине, и вдруг вспомнил о ней. Она же всё сидела не шевелясь, на том же месте, но пристально следила за мной. Странно как-то было выражение её лица; не понравилось мне это выражение! Не ошибусь, если скажу, что в нём была ненависть.
Я быстро подошёл к ней.
– Полина, вот двадцать пять тысяч флоринов – это пятьдесят тысяч франков, даже больше. Возьмите, бросьте их ему завтра в лицо.
Она не ответила мне.
– Если хотите, я отвезу сам, рано утром. Так?
Она вдруг засмеялась. Она смеялась долго.
Я с удивлением и с скорбным чувством смотрел на неё. Этот смех очень похож был на недавний, частый, насмешливый смех её надо мной, всегда приходившийся во время самых страстных моих объяснений. Наконец она перестала и нахмурилась; строго оглядывала она меня исподлобья.
– Я не возьму ваших денег, – проговорила она презрительно.
– Как? Что это? – закричал я. – Полина, почему же?
– Я даром денег не беру.
– Я предлагаю вам, как друг; я вам жизнь предлагаю. – Она посмотрела на меня долгим, пытливым взглядом, как бы пронзить меня им хотела.
– Вы дорого даёте, – проговорила она, усмехаясь, – любовница Де-Грие не стоит пятидесяти тысяч франков.
– Полина, как можно так со мною говорить! – вскричал я с укором, – разве я Де-Грие?
– Я вас ненавижу! Да… да!.. я вас не люблю больше, чем Де-Грие, – вскричала она, вдруг засверкав глазами.
Тут она закрыла вдруг руками лицо, и с нею сделалась истерика. Я бросился к ней.
Я понял, что с нею что-то без меня случилось. Она была совсем как бы не в своём уме.
– Покупай меня! Хочешь? хочешь? за пятьдесят тысяч франков, как Де-Грие? – вырывалось у ней с судорожными рыданиями. Я обхватил её, целовал её руки, ноги, упал пред нею на колени.
Истерика её проходила. Она положила обе руки на мои плечи и пристально меня рассматривала; казалось, что-то хотела прочесть на моём лице. Она слушала меня, но, видимо, не слыхала того, что я ей говорил. Какая-то забота и вдумчивость явились в лице её. Я боялся за неё; мне решительно казалось, что у ней ум мешается. То вдруг начинала она тихо привлекать меня к себе; доверчивая улыбка уже блуждала в её лице; и вдруг она меня отталкивала и опять омрачённым взглядом принималась в меня всматриваться.
Вдруг она бросилась обнимать меня.
– Ведь ты меня любишь, любишь? – говорила она, – ведь ты, ведь ты… за меня с бароном драться хотел! – И вдруг она расхохоталась, точно что-то смешное и милое мелькнуло вдруг в её памяти. Она и плакала, и смеялась – всё вместе. Ну что мне было делать? Я сам был как в лихорадке. Помню, она начинала мне что-то говорить, но я почти ничего не мог понять. Это был какой-то бред, какой-то лепет, – точно ей хотелось что-то поскорей мне рассказать, – бред, прерываемый иногда самым весёлым смехом, который начинал пугать меня. «Нет, нет, ты милый, милый! – повторяла она. – Ты мой верный!», – и опять клала мне руки свои на плечи, опять в меня всматривалась и продолжала повторять: «Ты меня любишь… любишь… будешь любить?». Я не сводил с неё глаз; я ещё никогда не видал её в этих припадках нежности и любви; правда, это, конечно, был бред, но… заметив мой страстный взгляд, она вдруг начинала лукаво улыбаться; ни с того ни с сего она вдруг заговаривала о мистере Астлее.
Впрочем, о мистере Астлее она беспрерывно заговаривала (особенно когда силилась мне что-то давеча рассказать), но что именно, я вполне не мог схватить; кажется, она даже смеялась над ним; повторяла беспрерывно, что он ждёт… и что знаю ли я, что он, наверное, стоит теперь под окном? «Да, да, под окном, – ну отвори, посмотри, посмотри, он здесь, здесь!». Она толкала меня к окну, но только я делал движение идти, она заливалась смехом, и я оставался при ней, а она бросалась меня обнимать.