Ненавижу Париж и не могу оторваться от него. Может быть, потому что этот город действительно имеет что-то для тех, у кого нет определённого места и цели. Желание видеть Америку не покидаёт меня… Несмотря на присутствие новых лиц, новых занятий, меня преследует одна мысль, один образ… И что я в нём нашла?.. То ли, что понятия его так узки, что он не может судить о некоторых вещах. Нет, это то, что нет людей, что в других людях все так мелко, прозаично.
12 декабря, суббота.
Сегодня был Задлер. **)
– Знаете, что, – сказал он, – мы хотим ехать в Англию, так, небольшая компания. Хотите, поедемте вместе.
– В самом деле, но как же? Когда?
*) Молодой медик, впервые здесь упоминаемый, которому, как видно из дальнейших записей Дневника, суждено было играть известную роль в жизни Сусловой, встречается дальше несколько раз и под фамилией Бенни.
**) Задлер – какой именно Задлер здесь упоминается, за отсутствием имени и отчества, определить трудно. Возможно, однако, что эго один из сыновей петербургского доктора Задлера, зять которого, типографщик Николай Тиблен, числившийся в списке III отделения, как заподозренный в печатании и распространении возмутительных воззваний.
– Да что тут размышлять! Давайте завтра учиться, я сегодня же отправляюсь отыскивать учителя. Да что тут! Вот у вас тут кстати диксионер (словарь. – Е.Г.) Райфа, тут есть английские слова.
– Да скоро, скорее очень удобно, дёшево, главное, 37 ф[ранков] взад и вперёд, билет на месяц, можно там пробыть неделю, всё осмотреть и назад.
– В самом деле, это недурно.
– Так что же, поедемте!
– Поедемте, но как же, знаете ли язык? – Нет, да это ничего, можно научиться.
– Но как же, когда?
– Да нужно торопиться, возьмите учителя, неделю займёмся и баста.
– Как, только неделю?
– Ну да, а то, что же? Что мы изучать что-ли будем: подайте, принесите, позвольте спросить, где такая-то улица; вот ведь всё, что нам нужно.
– Но одна неделя! согласитесь.
Он развернул диксионер.
– Ну вот, что тут такое, я ведь учился когда-то английскому.
– Ну вот, здесь что такое, какие слова: озарять, оздаравливать… ну, это нам не нужно. Что дальше: порозоветь, перерождение, ну и это не надо… поворотить, а вот оно: return… turn take off. Сэр, позвольте вас спросить, как повернуть в такую-то улицу. Return есть, нужно искать: позвольте, потом улицу, ищите улицу; да, мы будем болтать, чего тут!
Посмотрим улицы, здания, в театр сходим, в парламент, нужно видеть Пальмерстона*), виват ему прокричим, право, прокричим.
Я в Берлине был в палате и кричал – hurrah! hurrah! Постойте, как это по-английски: tо sее. Ну, вот и на немецкий ещё похоже. Ну, так что же, едем?
– Едем.
– Прекрасно. За дорогу 37 ф. да на разные издержки 50, да на стол по 10 фр. в день, довольно всего 100 ф. Остановимся в дрянном отеле, что тут церемониться.
Потом он рассказывал, как здесь некоторые профессора держат себя с студентами.
Приходит на лекцию 60-тилетний старик. «Ну, господа, я начинаю, записывай. Послушайте, вы задний, что вы там сидите, чего не записываете? А вы чего смотрите».
«Освистать профессора, – говорит он, – да смели бы вы меня освистать!»
– Такого-то недавно освистали, – гово[рят] ему. – Что? Что?
– Освистали Г. за такое-то мнение.
– Как! что вы говорите. Да я тоже такого мнения. Ну что же? Ну, освистывайте меня.
*) Пальмерстон, знаменитый английский государственный деятель (1784—1865), принадлежавший к партии либералов.
– Г-н пр[офессор], да я ничуть не против этого мнения, напротив, я только вам сказал, что Г. освистали.
– А, так вы согласны с этим мнением?
– Совершенно.
– Прекрасно, давайте вашу руку.
Задлер принёс с собой книгу Тьера**), которую уже читал. Он говорил, что, читая о священном союзе, краснел за род человеческий; говорил, что после этой книги ему стыдно принадлежать к человеческому роду.
**) Тьер (1797 – 1877), знаменитый французский историк и политический деятель, автор крупнейших работ по истории французской революции и наполеоновской империи.
12 декабря, суббота.
До того всё, всё продажно в Париже, всё противно природе и здравому смыслу, что я скажу в качестве варвара, как некогда знаменитый варвар сказал о Риме: «Этот народ погибнет!». Лучшие умы Европы думают так*). Здесь всё продаётся, всё: совесть, красота; продажность сказывается во всём, в позах и выточенных словах m-eur М., в затянутых талиях и взбитых волосах девиц, что попарно гуляют по улицам. Особенно чувствуется продажность, когда живёшь одна. Я так привыкла получать всё за деньги: и тёплую атмосферу комнаты и ласковый привет, что мне странным кажется получить что бы то ни было без денег. Если я [спрошу] о чём кого на улице, мне как-то неловко, даже я боюсь невольно, что придётся дороже, как однажды это было…