Утомлённая наслаждением этого зрелища, Анна остановилась. Она села на землю на краю возвышения, круто прорезанного дорогой, и вся душа её перешла во взоры… Сердце её наполнилось чудным спокойствием.
– О чём ты задумалась? – спросил её Лосницкий.
– Так.
– А я всё смотрел на тебя в это время. У тебя бывает иногда странное лицо, когда ты задумываешься, так и теперь оно так быстро и резко менялось… Как жаль, что ты не можешь видеть в эти минуты своего лица! Ты ведь понятия не имеешь о нём. Оно так хорошо! Я вспоминаю теперь суждения людей о твоей красоте. Но что эта красота, о которой они толкуют, перед той, которую знаю я один.
– Пожалуйста, – не говори о моём лице, – перебила его Анна.
– Я знал, что ты рассердишься, а всё-таки сказал.
– Ну, довольно, пойдём, – сказала А[нна] вставая.
– Тебе, кажется, и то неприятно, что я любуюсь тобой; я тебя понимаю, – сказал с горечью Лос[ницкий].
– Вот выдумал ещё, перестань!
– Хорошо. Пойдём. Но куда идти?
– Куда хочешь, – сказала А[нна], и Лос[ницкому] послышалась в её голосе знакомая нота: не то грусти, не то апатии или того и другого вместе. Забывая себя, он с особенной нежностью взял руку Анны и повёл молодую женщину домой. Она следовала за ним почти машинально, но от неё не скрылось его сердечное движение, и в свою очередь сердце Анны наполнилось грустной нежностью. Воспоминание первой любви, воспоминание молодости повеяли на неё и перешли в тихую нежную меланхолию. – Куда всё это прошло? – подумала она. И вместо всякого ответа явился ей другой вопрос: неужели всё кончено? И затем следовал целый ряд вопросов.
Между тем они дошли домой. Анне, может быть, в первый раз хорошо и отрадно показалось в её комнате, где всё приготовлено и приноровлено к её вкусу и привычкам его заботливостью. Она села на своё широкое, низкое кресло, он поместился подле. Ей стало привольно и уютно, она повеселела; острые шутки, смех и разговоры полились у ней рекой, но вскоре она замолкла. Лосницкий старался поддержать в ней весёлое настроение. С этой ли целью или просто увлёкшись неожиданным приливом общей весёлости, он стал ей рассказывать разные анекдоты и случаи из собственной жизни. Эти рассказы, может быть, были бы любопытны для других, но Анна не находила в них ничего остроумного и ещё менее изящного. Она слушала молча и серьёзно, но когда дело дошло до похождений Лос[ницкого], в последнее отсутствие Анны, с одной весёлой дамой города Б., когда явились на сцену разные выходки лёгкой женщины и не менее лёгкого в отношении её человека, рассказанные небрежным циническим тоном, – Анна не выдержала и просила его больше не рассказывать. Её поразило в нём это молодечество, которым тщеславятся особенного сорта мужчины, но в нём она его не ожидала.
Анна мало знала Лосницкого; в её прежних сношениях с ним было столько серьёзного и отчаянно горького, что оно исключало обыденную часть характера, которая так важна в интимном кругу.
– Мне странно твоё неудовольствие, – сказал Лосницкий. – Впрочем, в тебе это совершенно женская черта. Подобные отношения мужчины к женщинам, о которых я тебе рассказывал сейчас, очень естественны и извинительны, они даже необходимы и не только не мешают настоящей высокой любви к другой женщине, но ещё и увеличивают и поддерживают её. К сожалению, ни одна женщина не в состоянии этого понять…
Анна всё больше и больше удивлялась: «Я этого не ожидала, совершенно не ожидала», говорила она. И выпрямив свой стройный, величавый стан, она заходила по комнате.