"Боже мой, - думала Лидия Максимовна, - она ведь даже отправила в какой-то санаторий близнецов, уже как месяц... А раньше не проходило и нескольких часов, чтобы Вика не позвонила, справившись, как там у деток дела. И минимум два-три раза в неделю малышей привозили к ней сюда, на работу".
Вика уходит. Сначала по "Континенту" поползли различные слухи, но теперь, кажется, уже ни для кого не секрет, чем будет сегодняшнее открытое собрание, сегодняшняя пресс-конференция. От всего этого становилось грустно, очень грустно.
Лидия Максимовна открыла ящик стола - фотография лежала там. Лидия Максимовна была одиноким человеком, и эта фотография, сделанная больше года назад, стояла у нее на столе в золоченой рамке: Лидия Максимовна в центре с двумя розовощекими младенцами на руках, по правую руку Алексей Игоревич, по левую - Вика. Счастливая семья, в радостном тепле которой грелась и Лидия Максимовна. Она невесело усмехнулась: в каком-то смысле Лидия Максимовна стала крестной матерью их брака, и вот теперь все заканчивается так... Угли.
Лидия Максимовна окинула взглядом свое рабочее место и только сейчас поняла, как же всего этого ей будет не хватать. Ведь это пространство, рабочее пространство, и было ее домом в последнее время. Она вдруг почувствовала, что на глазах вот-вот выступят слезы, и сдержала себя. Еще не хватало сидеть здесь и реветь. Потом, позже. Теперь у нее будет время поплакать.
И когда зазвонил телефон, Лидия Максимовна чуть подождала, пока полностью овладеет собой, а потом взяла трубку и произнесла окрепшим, привычно-профессиональным голосом:
- Добрый день. Компания "Континент", слушаю...
Лидия Максимовна подумала, что в ее жизнь пришла осень, последняя осень, как в известной песне, за которой лишь непроглядная мгла вечной зимы.
- Лидия Максимовна? - прозвучало в телефонной трубке. - Спуститесь вниз.
Лидия Максимовна вздрогнула. Она услышала что-то странное, что-то... забытое.
- Вика? - произнесла она.
Это была Вика. Два часа назад она отъехала куда-то со своими телохранителями, и вот-вот должна начаться эта пресс-конференция. Петр Виноградов нервничает, уже раз десять спрашивал ее...
- Спуститесь, пожалуйста, вниз и захватите пару бланков приказов. Вы мне очень нужны.
Это была Вика. И... что-то происходило с ее голосом.
* * *
Евгений Петрович Родионов почти не изменился в лице, когда закончил свой телефонный разговор и повесил трубку. Он отошел от массивного, мореного дуба, стола и остановился посреди своего просторного рабочего кабинета. Сделал пару глубоких вдохов - дыхательные упражнения... Вернулся к одноногому столику-подставке из того же дуба с графином и четырьмя хрустальными стаканами. Бросил в стакан растворимую таблетку витамина С, налил воды. Таблетка начала активно пениться, шипеть, окрашивая воду во все более насыщенный оранжевый цвет. С каким-то странным ощущением Евгений Петрович подумал, что даже эти хрустальные стаканы имеют свой инвентарный номер.
Первыми чувствами после прошедшего ошеломления были страх и паника, неверие в реальность происходящего, но потом Евгений Петрович взял себя в руки. Он попытался отделить разрывающую его сердце личностную компоненту и посмотреть на оставшееся более холодным взглядом. И понял, что это дается ему с огромным трудом.
Сегодня с утра Евгений Петрович, как обычно, пребывал в великолепном расположении духа. Быть может, сегодня с этим обстояло даже чуть получше, чем обычно. Евгений Петрович ждал доклада с этой пресс-конференции, ждал доклада о том, что все, невзирая на эту суету последних дней, прошло удачно. Партия заканчивалась. Сложная, потребовавшая неординарных ходов и порой очень непросто давшихся решений. Но партия заканчивалась.
Сейчас, глядя на растворившуюся в стакане воды таблетку, Евгений Петрович думал о том, что кривая его удачи резко пошла вниз. Не просто резко - она обрушилась. Его взяли за горло, потому что произошло то, что не могло произойти. Санчес должен был попытаться нанести свой удар после всего, что случилось, тут или - или... Но ведь это он, Санчес, а не Евгений Петрович был обложен, затравлен, изолирован и превращен в беглеца, чье время на исходе. Ему так докладывали, да по-другому и быть не могло Санчес, уцелевший после бойни киллер, изгой, на которого охотятся все; у него не оставалось на руках ни одного козыря, он должен был упасть на дно, залечь в берлогу, переждать, пока все успокоится. Превратиться в пыль и не рыпаться.
Оказывается, оставался козырь. Разум Евгения Петровича отказывался в это верить, несмотря на то что его сердце все еще прожигал смертельно перепуганный голос жены. Не просто смертельно перепуганный; казалось, что этот голос принадлежит человеку, который вот-вот лишится рассудка:
- Женя!.. Этот страшный человек! Он убил всех. Понимаешь, он убил здесь всех! Что ему надо, Женечка? Не позволяй ему убивать нас... Не позволяй!
Потом в трубке послышался приветливый голос Санчеса:
- Ну все, все... Ольга Андреевна, как всегда, сгущает краски. Мне, правда, пришлось нейтрализовать троих охранников, но мы могли бы на этом остановиться, как считаете?
- Оставь их, - попросил Евгений Петрович, - они здесь ни при чем.
- Кто знает, кто знает... Хотя, честно говоря, я и не собирался причинить им вред. Не стоит, а?
Именно в этот момент Евгению Петровичу удалось взять себя в руки.
"Оленька, бедная ты моя..." - промелькнуло в голове.
И он сказал холодным и жестким тоном, негромко:
- Если хоть волос упадет с их голов, я размажу тебя, сотру, ты понял меня, сынок? Я спущу на тебя всех, достану из-под земли и сотру! Обещаю. И не забывай - я знаю, где найти твоего отца.
- Это все? - поинтересовался Санчес; чуть подождал. - Наверное, нам уже не надо играть друг с другом, - произнес он рассудительно. - Мне кажется, для игр уже немножко поздновато.
Повисла непродолжительная пауза. Евгений Петрович крепко сжимал телефонную трубку, которая стала липкой от пота. На лбу тоже выступили капельки пота. Холодного.
- Где моя дочь? - спросил Родионов.
- Жива, - быстро ответил Санчес. Что-то странное прозвучало в его голосе, Родионов этого не понял. - И все будут живы, если мы теперь проявим разумность. - Голос Санчеса зазвучал с прежней пугающей беззаботностью: Ведь мы на то и мужчины, чтобы контролировать свои неудачные мысли, я же прав? Ну не удалось один раз, но всегда человеку можно дать последнюю попытку. Как?