– Не знаю.
– Может, через пару минут немного стихнет?
– Может быть. Надо бы попробовать добежать до моего дома.
– Сейчас должен вернуться твой отец?
– Нет, не сейчас. Не раньше двенадцати или часа.
– Тогда побежали.
Мы стояли и выжидали в этом бурном, прошитом молниями мраке.
– Кажется, немного утихло, – сказала она через пару минут. – Бежим. Только давай быстрее, а то снова припустит.
Мы выскочили из будки и ощутили пронизывающий холод. Дождь лил вовсю, но это уже не был такой потоп, как раньше. Дорога струилась у нас под ногами, и вода была в дюйм глубиной. А то и в два.
Взявшись за руки и вздымая тучи брызг, мы минут пять бежали по лужам, пока не свернули на боковую дорожку.
– Вон тот белый домик, смотри, он уже виден! – крикнула она, когда над нами снова засверкали молнии. Действительно, в стороне стоял маленький коттедж, и рядом с ним – еще несколько точно таких же.
Мы подошли к калитке, и в это время дождь полил с новой силой. Порывшись, она достала ключ, отперла дверь, и мы вошли в дом.
Она включила свет, глянула на меня и с хохотом привалилась к стене.
– Видел бы ты себя!. Тебе все же пришлось искупаться!
Я чихнул, не понимая, что ее так развеселило.
– Ой, прости! Входи. Снимай скорее пиджак. А то заболеешь.
Я подумал, что это уже случилось. Бешеная скачка по лужам, эти олимпийские гонки после духоты телефонной будки наверняка не прошли даром.
– Давай его сюда. Я включу обогреватель. Вот так. Пусть немножко подсохнет.
Брюки тоже были мокрые – хоть выжимай. Но уж с этим ничего нельзя было поделать. И пока я стоял, мокрый и нелепый, она принесла полотенца, и мы вытерли волосы.
– Ну, кто это у нас загрустил? – сказал она. – Пойди сюда. Улыбнись, купчик ты эдакий!
Ей наша пробежка явно пошла на пользу. Она стала такой милой, веселой, глазки у нее засияли.
– Сейчас приготовлю тебе кофе, а потом переоденусь. Может, мне удастся найти для тебя какую-нибудь папину одежку, пока твоя не просохнет.
Она исчезла в соседней комнате, а я кисло огляделся вокруг. В доме, судя по всему, было три комнаты, одна из которых – столовая и одновременно кухня. В гостиной стоял рояль. Был здесь еще и диван, служивший, видимо, постелью.
На стене висели большие круглые часы, которые показывали без четверти двенадцать. Скоро придет ее отец… Да, хорошенькая вышла ночка!
Она вернулась через минуту с распущенными волосами, в халате, изучая костюм, который несла на вытянутой руке. Он был из коричневого твида и явно предназначался для какого-то циркового номера.
– Мой отец крупнее тебя… (утверждение явно лишнее). – Но все же примерь.
Я напялил на себя пиджак и вызвал у нее приступ бурного веселья.
– Какая жалость! – охнула она. – Ладно, неважно. Попробуй-ка надеть весь костюм.
– А что скажет твой отец?
– Ему без разницы. И потом это ненадолго, пока твои вещи не просохнут. Иди в ту комнату. Ох, куличик ты этакий, тебе явно надо подрасти!
Меня уже начали утомлять и эти речи, и эта веселая великанша. Тем не менее другого выхода у меня не было. Я пошел в соседнюю комнату, влез там в гигантские брюки и почапал в них обратно, заранее содрогаясь в ожидании ее звонкого смеха.
Но этого не случилось. Она сидела на полу возле электрического камина, и, когда я вошел, лишь слабо мне улыбнулась.
– Итак, это наша последняя встреча, Николас.
– Совсем не факт! – сказал я почти сердечно и снова чихнул.
– Тебе бы надо выпить чего-нибудь покрепче. Ты простудился. А кофе еще не сварился.
Она встала, достала из буфета бутылку сливянки и налила мне рюмку. Это было адское зелье, сшибавшее с ног и одновременно приводившее в чувство. Теперь я оглядел комнату уже не столь придирчиво. Она была довольно просторная, со вкусом обставленная. На маленьком столике стояла балалайка.
– Балалайка твоего отца?
– Нет. Он виолончелист. Балалайка моя.
– Как насчет того, чтобы поиграть для меня?
– Я сейчас не настроена. Пойду посмотрю, как там кофе.
Я тоже не был настроен слушать музыку. От моего костюма, разложенного на стуле, валил пар.
На часах было без двух двенадцать. Я все думал, как мне, черт возьми, вернуться обратно? И решил, что, наверно, стоит вызвать такси. Еще раньше я заметил, что в прихожей есть телефон. Я допил свою сливянку, поставил рюмку, развалился в удобном кресле и всей душой пожелал перенестись в уют «Словенской», чтобы дождаться наконец утренних курантов и сесть в самолет, вылетающий в десять утра.
Она принесла кофе, и мы пили его в полном молчании.
– Еще рюмочку сливянки? Твой костюм пока не просох.
– Да, спасибо.
Она налила и себе тоже и подняла рюмку.