Несколько местных дам взялись изготовить индейские деньги и вязали не покладая рук. По их представлениям, вампум являл собой узкий шарфик сантиметров восемь длиной и сантиметра два-три шириной; все шарфики были обильно расшиты раковинами.
— Маэстро, — настоятельно попросил Уэст, — если вы продадите хотя бы тридцать этих штучек по полтора фунта за каждую, значит, вы не зря потратите время. Вы должны привлекать покупателей! Отсюда ваш образ: добрый и лукавый старый вождь, собравший у себя все деньги племени. Ваше имя, — Уэст на мгновение задумался, — будет Великий вождь Большой Вампум. Ну как?
— Ужас! — вскричал Г.М. — Провалиться мне на месте, если я соглашусь!
— Почему?
— Сынок, я хочу вволю поорать и поноситься с перьями на голове, а мне предлагается изображать какого-то брокера с фондовой биржи, будь она неладна!
— Но у индейцев нет фондовой биржи!
— Именно это я и пытаюсь втолковать… Великий вождь Большой Вампум! — с отвращением забубнил Г.М. низким, гортанным голосом. — Великий вождь Банкнота! Великий вождь…
— Маэстро, придется подчиниться! Лично мне этот базар до лампочки. Но Джоан…
Уэст замолчал. Джоан стояла на пороге, на фоне зеленой листвы. Она успела переодеться в карнавальный костюм.
Несмотря на галоши, которые она вынуждена была надеть, облик ее просто потрясал воображение. Светло-каштановые волосы девушки, густые и курчавые, как руно, были разделены прямым пробором и спадали на плечи. На лоб она надела золотой ободок. Платье из гладкой тяжелой зеленой материи плотно облегало ее сверху до талии; юбка пышным колоколом спускалась до земли. Вокруг талии был небрежно повязан золотистый кушак с кистями.
— Нравится? — пылко спросила Джоан.
— Нравится?! — повторил сраженный наповал Уэст. — Ты заставляешь меня вспомнить все романтические бредни! Шервудский лес! Шервуд в сумерках! Через секунду я превращусь в грубого прерафаэлита!
Романтическую сцену нарушило появление вполне земной фигуры — полковник Бейли в фуражке и с трубкой вытер о половик ноги в галошах и заявил, что погода прескверная.
— Но кто ты, Джоан? — спросил Уэст. — Кого ты изображаешь?
Джоан затрепетала. Ей бы хотелось, чтобы Гордон чаще разговаривал с ней так. Тем не менее с выражением притворной скромности на лице она позволила себе малую толику иронии.
— Я Саксонская дева, — ответила она. — По крайней мере, так написано на коробке.
— Но ты похожа на… Погоди-ка! — опомнился Уэст. — Ведь ты продаешь конфеты, пироги и торты!
— Да, милый. Миссис Рок боялась, что, если она сама встанет за прилавок, все подумают, будто она рекламирует свой товар. В общем, у нее начались «нервы» — короче говоря, она упала в обморок.
— Но какого черта Саксонской деве торговать тортами и леденцами?
— Я, — объяснила Джоан, — Саксонская дева, которая поручила королю Альфреду следить за лепешками в очаге! Помнишь — когда даны разбили королевское войско и он вынужден был переодеться крестьянином и укрыться в доме пастуха.
— Знаете, Уэст, — заявил полковник, вынимая изо рта трубку, — по-моему, что-то здесь не так. Какой-то подвох. Но наши дамы — миссис Рок и миссис Голдфиш, будь они неладны, — способны кого угодно переговорить. Они помешаны на, как они выражаются, «серединовековье». Если бы я не захлопнул дверь у них перед носом, они, пожалуй, заставили бы и меня нарядиться Крысоловом.
Уэст, пустившийся было в пляс посреди комнаты, сейчас чуть ли не рвал на себе волосы.
— Мы, — заявил он, делая усилие, чтобы не сорваться на возмущенный крик, — говорили об истории, а не о легендах или фольклоре! Но даже в фольклоре… разве женщина, в чьем доме король Альфред недосмотрел за лепешками и они сгорели, не была женой пастуха?
— В жене пастуха нет такого шика. — Полковник угрюмо покачал головой.
— Шика, сэр? Что вы понимаете в «шике»?
— Ничего, — с жаром отвечал полковник. — Но именно так твердили обезумевшие фурии, а еще повторяли, что костюм хорошо смотрится, если начинается от шеи и заканчивается на полу… Упоминали какие-то кинофильмы.
— Так я и думал, — с горечью кивнул Уэст. — Но пока… Джоан, пожалуйста, постарайся убедить сэра Генри, что он должен принять индейское имя Великий вождь Большой Вампум.
— Пожалуйста, ради меня! — попросила Джоан, которая была в тот момент очень хороша.
— Ну… не знаю, — буркнул Г.М. Даже ребенок, глянув ему в глаза, заметил бы, что он замышляет каверзу. — Я и так все время иду у вас на поводу и уступаю во всем… Только ради вас!
Глаза Пэм Лейси, сжимавшей в руках ролики и «Приключения Шерлока Холмса», вспыхнули ревностью.
«Вот как? — подумала она. — Значит, только ради нее! Подумаешь! А мне наплевать!»
Как будто догадавшись о ее чувствах, Г.М. мягко склонил к девочке свою большую голову.
— Но окончательное решение за тобой, куколка, — сказал он. — Возможно, они все и правы. Ну а ты что скажешь?
Услышав «они все», Пэм растаяла. Но по-прежнему сидела, вызывающе вздернув подбородок.
— Если вы считаете, что так надо, — сказала она, — то и я не возражаю.
— А ты помнишь все условные знаки? — таинственно спросил Г.М. — На всякий случай!
Пэм мигом отбросила манеры великосветской дамы.
— Еще бы!
— Значит, все решено, — объявил Г.М., поворачиваясь к остальным с видом спокойным и добродетельным. Только Уэст подозрительно косился на него. — Нет, стоп машина! Вы, молодой человек, говорили, что звезды, в том числе и я, появятся около шести часов?
— Да, совершенно верно.
— Итак, — Г.М. с трудом поднялся с дивана и выпятил грудь, — какие еще будут звезды, кроме меня?
— Разве вы не знаете? — удивилась Джоан. — Доктор Шмидт.
Пэм Лейси издала возмущенный возглас, но таинственный жест, поданный ей Г.М., утихомирил ее.
— Вот, значит, как? — Великий человек задумчиво покачал головой. — Очень, очень интересно. И что он намерен делать?
— Играть на пианино и петь, — объяснила Джоан. — Если он исполнит песню, которую вы не сможете узнать — песни английские и американские, но он может все испортить своим немецким акцентом, — вы отдаете фант. Если угадали — вы выиграли.
— Кажется, становится все интереснее! — пробурчал Г.М. и устремил взгляд в потолок. — Славный малый доктор Шмидт. Готов поспорить, он получит все, чего заслуживает.
— Г.М., — заявил Уэст, вплотную приблизившись к ветерану-мечтателю, — вы уверены, что ничего не припрятали в рукаве? Никаких грандиозных фейерверков, которые снесут крышу Порохового склада?
— Ах, сынок! Я обещал выполнить, что от меня просят, и я все сделаю. Раз обещал — сделаю!
— Все должно пройти гладко, — сказала Джоан. — Викарий! Еще приедет епископ!
— Кстати, — перебил ее начавший сердиться Г.М., — кто он, собственно, такой, ваш знаменитый епископ? Все говорят о нем с таким придыханием, что он, должно быть, очень важная персона. Как его имя?
Все удивленно посмотрели на Г.М.
— Доктор Уильям Уотерфорд, епископ Гластонторский, — ответила Джоан.
— Ах ты господи! — прошептал Г.М. после долгой паузы. — Не может быть! Нет, правда! Неужели старый Пинки?
— Я… никогда не слышала, чтобы его так называли. — Джоан сделала большие глаза.
— Невысокий, — настаивал Г.М., — но толстый и круглый, как шар, румяные щеки. Все время что-то жует. Уотерфорд! — Он повернулся к Пэм: — Помнишь, куколка? Именно он проспорил мне пять гиней, когда заявил, что я не съеду на роликах с Ладгейт-Хилл!
— Насколько я понял, вы… мм… хорошо его знаете? — спросил Уэст.
— Кого, старину Пинки? Да мы с этим мошенником вместе учились в школе! Пару раз встречались в Кембридже. Да, я знал, что он вскочил в золотую колесницу, но и представить не мог, чтобы такого тупицу назначили епископом!
— Значит, вы с ним друзья? — не отставал Уэст.
— Закадычные! — отвечал Г.М., который говорил правду, как ему казалось. — Честное слово! И вот что я еще вам про него скажу. Старина Пинки ужасно вспыльчив — о, как он орет и ругается! Но потом всегда отходит. Он поддержит племянника, даже если викарий занимается демонологией или молится деревьям. Так что не особенно беспокойтесь за викария. Впрочем, он сам едва ли волнуется.