'Боги…'
Он увидел и нечто гораздо более пугающее.
Два длинных лепестка уже летели сквозь тёмную бездну, приближаясь к Санни и Наеву. Они были быстрыми… слишком быстрыми. Неотвратимо.
У него не было времени ни уклониться, ни даже среагировать. Поблизости не было рабов, в чьих тенях можно было бы спрятаться, и не было достаточно времени, чтобы попытаться уплыть. Санни успел лишь броситься вперёд с Грехом Утешения. Нефритовое лезвие встретилось с белым лепестком, прорезав ткань. Небольшой кусок её отлетел в сторону, но лепесток ничуть не замедлился.
Казалось, он развернулся в бескрайний простор струящегося шёлка, окружая Санни со всех сторон. Затем Санни окутала холодная белизна, охватив его и обездвижив. Ощущение гладкого сатина[52], прикоснувшегося к обнажённой коже, заставило Санни вздрогнуть.
'Прок… лятье…'
Затем мир застыл.
Тёмная бездна океана исчезла, сменившись вечностью трепещущей белой ткани.
Его усталость и страх тоже пропали.
Его памяти, предвидения, осознания, намерения и решимости больше не было.
Его разум был пуст.
Санни смутно помнил, что у него были мысли, желания и надежды. Но теперь эти слова казались бессмысленными, а их смысл — непостижимым. Собственно, и слово, которое он использовал для описания себя — Санни — тоже было бессмысленным. Каким же странным оно казалось…
Окружённый струящимся шёлком, он почувствовал движение. Вокруг него двигались… тени… Он тоже двигался, приближаясь к самой большой из них.
С каждым мгновением его самоощущение всё больше и больше растворялось. Вскоре оно полностью исчезнет. И тогда на его место придёт что-то новое, что-то старое, что-то более тёмное, что-то… ждущее… что-то, что собиралось забрать его место.
При этом он чувствовал себя спокойно.
Он чувствовал себя… пустым.
Пустота успокаивала.
Лишь одна вещь портила спокойную белизну пустого мира из сатина.
…Зловещий, насмешливый голос. Он злорадно прошептал ему в ухо:
«Ну вот и всё. Жалкий конец для жалкого дурака».
Подстёгнутый ненавистным голосом — его собственным голосом — Санни вдруг вспомнил.
Лишённый Света.
Это было его имя.
Одно это воспоминание, словно ключ, открыло все остальные.
'Что… происходит?'
Он боролся с белой тканью, окутывающей его тело, но это было безнадёжно. Ужасающее понимание затопило его разум, заставляя вспомнить, что уже произошло, и что происходит прямо сейчас.
И что, вероятно, должно было произойти.
Сознание Санни странно раздвоилось, одна его часть ощущала реальность того, что его протащили сквозь массу воды одним из лепестков Ужаса, а другая всё ещё терялась в бескрайнем просторе струящегося шёлка.
Он чувствовал, как безграничное чужеродное присутствие проникает в обе из них, видит их глазами, думает их мысли и жаждет большего. Это происходило медленно и затруднённо, но неизбежно. Санни попытался бороться с назойливым захватчиком, бросив всю свою силу воли на яростный штурм, но она просто разбилась о его огромную, древнюю и злобную чудовищность подобно стеклу.
'Ах… плохо…'
Его мысли замедлялись.
Подозревая, что борьба с Ужасом в ментальном пространстве — тщетное начинание, Санни попытался освободиться от физических пут. Однако его руки были крепко прижаты к телу, а белая ткань отказывалась расступаться перед лезвием Греха Утешения, как это обычно делала плоть других Кошмарных Существ. Он не мог разрезать её, имея возможность лишь слегка пошевелить запястьем.
'Проклятье!'
Санни смутно ощущал тени Наева и Кровавой Волны на некотором расстоянии от себя. Казалось, что только он один пытается бороться с лепестками Ужаса. Они оба, вероятно, всё ещё были загипнотизированы… но почему же тогда он не был?
Грех Утешения и обладание Истинным Именем могли помочь, но это не могло являться единственной причиной. У загадочного Святого тоже было Истинное Имя — Кровавая Волна — и всё же чудовищная косатка была неподвижна, безмолвно дрейфуя по течениям в страшных объятиях белого шёлка.
Что означало, что это небольшая степень осознанности, вероятно, была результатом непомерно высокой устойчивости Санни к ментальным атакам. Несмотря на то, что он теперь делил свою голову с Ужасом, часть его разума всё ещё боролась против него.
Но что толку, если Санни не мог ни освободиться, ни помешать существу заменить его самого?
По мере того, как его притягивало всё ближе и ближе к прекрасному цветку из белого шёлка, он чувствовал, как становится… бесплотным. С каждым мгновением его мысли всё меньше принадлежали ему самому. Его глаза смотрели на шёлковую вуаль, двигаясь сами по себе. Как будто что-то ещё глядело сквозь них.