Шувалов открыл бутылку коньяка, налил. Пить не стал. Вспоминал и плакал. Никто его не видел. И незачем ему было скрывать свои чувства. Мобильный телефон он отключил, а городской молчал.
Утром он побрился, принял душ и пешком отправился в церковь. Людей у входа собралось порядочно. Они незримо делились на три разные группы — у каждой свой покойник. Ни одного знакомого лица, и он не мог определить, кто же пришел хоронить Лизу, пока не подъехал длинный черный лимузин и оттуда не вышел генерал Иван Антонович Калганов, заместитель начальника управления нелегальной разведки. Издалека казалось, что он совсем не переменился.
Калганов распахнул дверцу, и из машины вылезла его жена; та же высоко поднятая голова, пышная прическа. Родители при рождении дали ей пышное имя Энгельсина. Не всякий мог без запинки выговорить ее имя-отчество — Энгельсина Феодосьевна. Близкие люди именовали ее просто Ина. Остальным такая фамильярность не дозволялась.
Распоряжавшийся похоронами что-то прошептал генералу на ухо, и тот позвал собравшихся. Довольно много людей разных возрастов последовало за ним внутрь. Шувалов встал в заднем ряду. Возле гроба лицом к нему расположилась чета Калгановых. С другой стороны занял место высокий крупный мужчина с надменным лицом. Видимо, один из мужей Лизы. Какой по счету, равнодушно подумал он. Рядом плакал мальчик лет двенадцати. Ее сын.
Он вдруг подумал, что, сложись судьба иначе, это он бы стоял сейчас у гроба вместе с этим мальчиком. Вернее, с другим. Или с девочкой. Словом, их общим ребенком. А может, у них было бы много детей — он мечтал о большой семье.
Несчастное дитя, оставшееся без матери, безмолвно рыдало. Лизин сын по-мужски сжал рот, но слезы катились по его щекам. Пожилая женщина в меховом манто громким шепотом внушала ему:
— Не плачь. Ты не должен плакать. Подумай о том, что Бог забрал твою мать к себе, потому что Он больше в ней нуждается, чем ты.
Шувалов покачал головой. Зачем лишать мальчишку законного права плакать и горевать? Да еще и ссылаясь на Бога, который забирает у сына мать потому только, что она ему понадобилась? Какие чувства он будет испытывать к такому Богу?.. И самое главное: выходило, что смерть матери — вина мальчика, которому она нужна меньше, чем Всевышнему… Зачем возлагать тяжелый груз на детскую душу? Все это совсем не то, что он должен был услышать в такой день.
Будь это его сын, он сказал бы ему совсем другое. Мать умерла потому, что заболела неизлечимой болезнью, происхождение которой никому не известно. Бог вовсе не хотел отнимать у него мать. Напротив, хотел, чтобы она жила долго и счастливо. Но Он не может вмешиваться в жизнь людей и нарушать законы природы…
Однако Шувалову ничего не пришлось объяснять несчастному сироте, стоявшему у гроба, потому что это не его сын. У них с Лизой не было детей.
Когда служба закончилась, Шувалов вышел на улицу. На душе у него было погано. Мелькнула, правда, удобная мыслишка: считай, тебе повезло, а то был бы сейчас вдовцом. Но он отогнал ее. Зато столько лет они могли быть вместе, не давала покоя другая мысль. Не так мало для счастья, а?
Погода выдалась мерзкая — под настроение. Сильный ветер бросал в лицо капли непрекращавшегося дождя. Весь асфальт был в лужах, и ботинки уже покрылись грязью.
Когда Шувалов свернул на стоянку, из черного «мерседеса» вылез широкоплечий человек в темном плаще. Штатский костюм не мог ввести в заблуждение относительно его профессиональной принадлежности. Он остановил Шувалова:
— Виталий Александрович, на минутку!
Меньше всего на свете Шувалов хотел сейчас с кем-нибудь разговаривать. Он замедлил шаг и мрачно посмотрел на окликнувшего его человека. Тот незаметно для окружающих показал Шувалову удостоверение Федеральной службы охраны.
— Мое начальство, — вполголоса сказал офицер, — просит вас подъехать в Кремль. Дело неотложное. Если сомневаетесь, могу соединить по телефону.
Внутри Шувалова не зародилось даже любопытство. Ему в тот момент было совершенно все равно: кто его зовет, зачем он понадобился власти.
— Я еду на кладбище, — сказал он.
Насчет кладбища и всего прочего человек в плаще был в курсе и нисколько не удивился.