Грэйс О’Мэлли, маленькая весёлая женщина, здороваясь с Джимом, улыбнулась ему серыми глазами, подхватила под руку и увлекла за собой.
— Он в библиотеке, — сказала она. — Замышляет там что-то новое о спортивных аренах и подрядчиках. На этот раз, наверно, что-нибудь уж совсем убийственное.
Дверь в библиотеку была приоткрыта. Патрик О’Мэлли сидел в потёртом, удобном кожаном кресле и при виде сенатора тяжело поднялся ему навстречу. Левой рукой он сжимал бокал. Не иначе как виски с содовой, подумал Маквейг. Правую руку, большую и мясистую, О’Мэлли протянул Джиму. У Пата О’Мэлли было полное продолговатое лицо, обвисшее, словно у таксы. Брюшко было изрядное, походка медленная и тяжёлая. Встречаясь с Патом в первый раз, вы сразу же испытывали чувство облегчения, словно вошли в знакомый бар и знаете, что разговор тут пойдёт откровенный и не слишком чопорный.
— Ты прямо как на голову свалился. Джим. А я-то думал, что наш молодой шотландец сейчас в Висконсине, наслаждается плодами своего успеха.
— Да, у меня теперь есть шанс, Пат. Но я рад, что всё это случилось уже после того, как ты заявил, что не станешь больше выставлять своей кандидатуры. Я никогда не говорил тебе об этом, Пат, — но я тебе искренне сочувствую. Тебе просто здорово не повезло.
О’Мэлли в ответ только махнул громадной рукой:
— Ну уж, своё сочувствие, молодой человек, оставь-ка лучше при себе! С этим всё покончено раз и навсегда. Теперь у меня одна забота — как бы мне, старику, пожить для разнообразия честно. Выпить хочешь?
Джим кивнул:
— Налей мне, пожалуйста, чистого шотландского.
О’Мэлли укоризненно покачал головой, его дряблые щёки затряслись:
— Вас там, в Айове, воспитывают на первоклассном виски с содовой, а потом вы приезжаете сюда, на восток, и опускаетесь до неразбавленного шотландского.
Из длинного ряда бутылок на нижней полке шкафа вице-президент выбрал одну, налил из неё в чистый бокал и, протянув его Маквейгу, откинулся в кресле. На улице к тому времени стемнело, и О’Мэлли включил торшер, стоявший тут же, возле кресла. Две стены комнаты были доверху уставлены книжными полками, две другие — увешаны надписанными фотографиями политических деятелей обеих партий.
Заметив взгляд Маквейга, вице-президент сказал:
— Немного из них осталось в живых, — я, видно, засиделся. Ну, что ж, молодой человек, давай выкладывай, что там у тебя такого срочного.
— Да, Пат, слоняться вокруг да около нет смысла. Дело в том, что у нас тут, в Вашингтоне, происходит нечто ужасное, и если подозрения мои верны, то нашей стране угрожают серьёзные неприятности.
— Что же ты подозреваешь?
— Я подозреваю… — Джим нерешительно запнулся. — Я подозреваю — на основании своих личных наблюдений и некоторых дополнительных доказательств — что у президента Холленбаха тяжёлая форма психического расстройства!
Джим хотел было продолжать, но невольно остановился, застигнутый врасплох значением сказанного им. Как долго и мучительно он размышлял над этим, Грискому рассказал обо всём вкратце, не называя имён, и вот впервые произнёс вслух имя. И слова его показались ему какими-то далёкими и невесомыми, словно он швырял камешки в глубокий каньон, а теперь ждёт, пока до него донесутся звуки ударов. Потом воображаемое эхо слов исчезло, и в комнате воцарилось молчание. О’Мэлли дымил сигарой, в упор глядя на Маквейга, точно выискивая в его словах скрытый смысл.
— Скоро сорок лет как я занимаюсь политикой, и мне впервые приходится слышать такое страшное обвинение!
— Я знаю, Пат. Но вот уже две недели меня одолевает эта мысль и, боюсь, скоро доконает. Я пришёл к тебе потому, что ты единственный, к кому можно обратиться с таким делом. Но только это долгая история, и тебе, пожалуй, нужно выслушать всё с самого начала.
На этот раз Джим рассказал обо всём подробно, не назвав только имя Риты. Он начал с первой встречи в Кэмп Дэвиде, стараясь как можно точнее передать её мрачную атмосферу. Рассказал о загадочной вспышке ярости Холленбаха в связи с делом О’Мэлли и о безумных его нападках на Крейга Спенса и банкира Дэвиджа. Описывая вторую встречу с Холленбахом в Кэмп Дэвиде, когда президент поведал ему о своём «Великом плане», Джим постарался вспомнить все подробности этой сцены. Рассказал, как сверкали глаза Холленбаха и как невнятна была его речь, упомянул о его маниакальном намерении использовать вооружённую силу против европейских государств. Потом он перешёл к последующим событиям: поездке Флипа Карлсона в Ля Бёлль, допросу, устроенному из-за этого Лютером Смитом, слежке ФБР и допросу Риты. Не называя её имени, он всё же намекнул о своих отношениях с ней и передал содержание их сегодняшнего разговора. Рассказ занял более получаса.