— Я не верю, чтобы вы точно цитировали слова президента, — скептически улыбнулся Никольсон.
— Я тоже не могу в это поверить, — отозвался Галлион. — Прежде всего, Марк ловкий политик! Разве он не понимает, что такой закон провалил бы его на выборах в ноябре!
— Он заявил об этом совершенно серьёзно, — упорствовал Маквейг. — Он сам убедил меня в том, что говорит всерьёз. Это всё, что я могу вам сказать, но, поверьте, я не преувеличиваю.
— А идея о союзе со скандинавскими странами! — вмешался Одлум. — Человек, женатый на прелестной шведке, не станет, надеюсь, спорить с тем, что похвала национальному характеру шведов — признак вполне здравого ума?
— Да, конечно, спорить не стану. — Одлум всё-таки попытался поймать его на крючок, и Джиму неимоверного усилия воли стоило сдержаться и не ответить резкостью. — Но союз со странами Скандинавского полуострова — совсем другое дело! Ведь Холленбах мыслит его себе как утопию, а мы-то с вами прекрасно знаем, какой скандал поднимут наши теперешние военные союзники! Какого чёрта, Фред, вы прекрасно знаете, что это было бы безумием!
Приземистый сенатор из Луизианы потрогал свои морщинистые щёки:
— Ну, это ещё как сказать! Попробуйте-ка повторите это своей жене и её шведским родичам, и они вам точно скажут, кто, по их мнению, безумен! Как знать, может, эта идея Холленбаха не так уж и плоха. Союз со скандинавскими странами поправил бы наше положение в смысле расового неравенства. Нам, белым, срочно требуется подмога! Галлион с сородичами скоро превратят Америку в чёрную республику!
— Где ваша благодарность, Фред! — Галлион поднял палец. — Шестьдесят шесть процентов избирателей, которые голосовали за вас на последних выборах в Луизиане, были негры!
Каваног рассмеялся:
— Это только доказывает правильность того, что говорит Фред. Что негры стараются протащить в Сенат именно таких неотёсанных сенаторов, как он!
— Если бы у вас в Верховном суде имелась парочка таких неотёсанных, — огрызнулся Одлум, — вам для разнообразия, может, и удалось бы вынести хоть один разумный приговор!
Все, кроме Маквейга, рассмеялись. Джимом овладело отчаяние: он чувствовал, что этот тяжеловесный юмор направлен против него. Они явно не принимали его всерьёз.
— Вернёмся-ка лучше к предмету нашего обсуждения,
— напомнил О’Мэлли, и Джим бросил на него благодарный взгляд.
— Прекрасно, — отозвался Никольсон, — вернёмся к истории, рассказанной сенатором Маквейгом. Основной её недостаток в том, что нам неизвестно мнение людей, которые близко знают президента. — Никольсон говорил нудным голосом, словно подводил итог очередному заседанию Сената.
— Что вы скажете о его жене Эвелин и о сыне, который учится в Йельском университете? Что вы скажете о его личном враче и о доверенных сотрудниках? Что думают они?
— Но, позвольте, мистер Никольсон, — запротестовал Маквейг, — ведь невозможно устраивать предлагаемый вами опрос без сигнала к действию со стороны руководства! Ведь мы для того и собрались, чтобы договориться о том, как лучше проверить моё, э… убеждение!
— Правильно, — сказал Каваног, — и скажу вам больше, при сложившейся ситуации право проводить такой опрос имеет только вице-президент. Об этом совершенно ясно говорится в законе, и потом у Пата имеется письменное соглашение с Холленбахом, согласно которому он должен в подобном случае действовать безотлагательно. Я согласен, джентльмены, что история, рассказанная Джимом, требует дальнейшего расследования. В конце концов, все мы живём не при Вильсоне! Со всеми этими атомами, кодированными командами и пусковыми кнопками мы не можем позволить себе такую роскошь, чтобы у президента страны были «отклонения от нормальности», если можно так выразиться.
— Но не можем же мы полагаться на слова только одного человека?
Джим поднял голову:
— Это не совсем так. Пат своими ушами слышал, как его обвинили в преднамеренной дискредитации правительства. И не забудьте о Джессике Байерсон. Её нетрудно допросить.
— Да ведь это самая сумасшедшая карга в Вашингтоне. — Одлум вздохнул. — Только этого мне и не хватает — ещё раз говорить с этой слабоумной.
— А что вы скажете о таинственной особе, с которой президент разговаривал о Дэвидже? — спросил Никольсон.
О’Мэлли кивнул Маквейгу:
— Джим, думаю, уже об этом позаботился. Давайте подождём, пусть он приведёт свою свидетельницу.
Рита по-прежнему сидела в комнате для гостей, в пепельнице подле неё высилась целая гора испачканных помадой окурков. Она поправила причёску, одёрнула чёрное платье и смело шагнула вперёд. Глядя на неё, Джим испытал лёгкое беспокойство. Он понимал, что для серьёзного разговора с такими важными людьми она выглядела слишком доступной и чувственной, но отступать было поздно, и. входя в гостиную, он крепко сжал её руку.