Не то чтобы Сереге хотелось лапаться, не то чтобы среди всех он себе выбирал зазнобу, — нет. Просто характер был у него легкий, дурашливый, и нравились ему вот такие шуточки. И девчата понимали это и на Серегу не обижались.
Толстая Идка Лепехина держала себя с мужским полом сурово, только тронь — могла кулаком свистнуть… А при Сереге расплывалась: «Миленький, родименький!»— сама его тискала, как младенца. В голову не приходило — принимать Серегу всерьез.
На работу девчонки сами старались попасть вместе с ним. И скучно не будет, и помочь Серега всегда готов. Только попроси— хоть целую смену за тебя отработает.
Машину он водил лихо. По страшной таежной дороге, где, казалось, и ползком-то не проберешься, кружил как черт, только сосны, жужжа, проносились впритирку к бортам…
Но сначала Женя не замечала его. Глядела, как на пустое место, пока не столкнулась на танцах.
По вечерам в красном уголке строителей— самой большой палатке — подметали пол и растапливали круглую печь, сделанную из железной бочки. Серега садился возле нее с аккордеоном на коленях. Упрашивать его не надо было: играл подряд хоть до рассвета, от удовольствия тряс головой.
Танцевал он с кем попадется. Раза два приглашал Женю, — не спрашивая, не ожидая согласия, хватал и тащил на середину.
Женя запиналась от неловкости, у нее щипало глаза, она не слышала ни музыки, ни того, что он говорил, и только чувствовала, что когда кружились возле печки, то становилось жарко, а в другом углу обдавало холодом..
— Смирна! — кричал Серега после танца. — Объявляю благодарность.
Девчонки, подружки Жени, прибегали на танцы в нейлоновых кофточках без рукавов и лакированных туфлях. В красном уголке температура была еще терпимой, но когда потом начинались провожания и разговоры под луной, то девчоночья любовь испытывалась на смертельной стуже. От сердечных объяснений где-нибудь у сугроба девчонка не краснела, как полагается в таких случаях, а делалась густо-синей и так стучала зубами, что щеки тряслись.
Однажды Серега решил проводить Женю. Всех девчонок уже разобрали, даже Идку Лепехину взял под ручку какой-то хмурый монтажник, смахивавший на дятла; Серега повертел головой и кивнул Жене:
— Ну, пошли, что ли?
Она стала отказываться. Серега слушал пораженный, потом сказал:
— Взыскание наложу!
Он не понимал, зачем надо отказываться.
В тот вечер было особенно студено, Женя скоро замерзла, а Серега все водил ее вокруг палаток и рассказывал байки. Она знала их почти наизусть — и про то,
как Серегина машина завязла в болоте и ее вытаскивали четыре трактора, которые после сами завязли; и про то, что на соседнем участке Серега видел ручного медведя, помогающего строителям раскатывать провода, и про то, как Серега заснул за баранкой, а машина сама привезла его в деревню… Эти байки Серега выкладывал всем подряд, но каждый раз — с таким увлечением, что жалко было оборвать.
Потом Серега заметил, что Женя совсем закоченела, скинул с себя зеленый военный бушлат:
— Чего ж ты молчишь? Надевай…
Он остался в гимнастерке, но продолжал кружить между сугробов и рассказывать, и только заикался от холода.
— Целоваться не будешь? — спросил он, когда Женя наконец не вытерпела и собралась восвояси. — Нет? Ну и бог с тобой, сиди голодная…
Уже войдя в палатку. Женя вспомнила, что не вернула зеленый бушлат. Серега так и отправился домой в гимнастерке, — просто не обратил внимания…
Она усмехнулась: вот шалапутный! — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица; оно было какое-то изменчивое, ускользало… А уже засыпая, вдруг пожалела, что Серега так легко отказался от мысли ее поцеловать.
Затем она стала все чаше приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое. Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за человек Серега.
Он был добрый, — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым, — иногда так шутил, что насмерть обижал человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами… Был честным, но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя таких странных людей…
Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти гладкие, обычные письма, — а может, она сама не хотела, чтоб уложился.