Целые полчаса мы сидели, молча, перебирая мысли в наших головах, или отдельно от них. И наконец, я, как воспитанный человек, сказал всем присутствующим:
– Дамы, все это хуйня.
Они, соглашаясь со мной, начали обмениваться взглядами и кивать. Не будь я такой сволочью, никогда бы я не смог произвести такого эффекта на окружающих. Но это всё лишь мечта. Ведь трибуны кричат: «Хлеба и Сволочей».
– Но, тем не менее, это было весьма познавательно, – сказала Джесс.
Мы снова закивали и только после несколько глотков кофе в тишине, начался долгожданный разговор:
– Я так поняла, что для каждого из нас этот день был необычный, – сказала банши.
– Это и так понятно, – сказал я, – ни один наш день не похож на вчерашний. Особенно сейчас, когда небеса вот-вот рухнут и всем нам настанет конец.
– Это так, – согласилась Лида, – просто хотела получить подтверждение уже и так всем известных фактов.
Она сделала глоток из кружки.
– Правда, я никак не могу понять, какое отношение ко всему этому имеет Город.
– Какой город? – спросила Лида.
– Тот самый город, который был их наваждением целых полчаса, когда для всего остального мира, целых пять часов, – пояснил я.
– Понятно, – сказала она, хоть и ничего ей было не понятно.
– А ты откуда знаешь? – спросила валькирия.
– Я рассказала, – призналась Чарли, – а разве нельзя было?
– Просто, я думала, что это приключение останется между нами. Будет чем-то нашим. Чем-то, что принадлежит только нам обеим. То, о чём знаем только мы.
– Зачем это? – спросила Чарли и прикусила язык.
– Зачем?! – возмутилась её собеседница и сделала такое выражение лица, что готова была прямо на месте разорвать Чарли на части и съесть без соли.
Я, почуяв напряжение, решил успокоить разгневанную воительницу.
– Так, успокойтесь! Я вам не помешаю, тем более, я и так подозревал о его существовании и о городе. Так что, успокойтесь обе. Немедленно!
Я сказал это, повысив голос. И сам удивился своему смелому поступку. Обе, как и я, были обескуражены моему поступку. Поэтому, Джесс отложила вендетту и допила свой кофе.
Все снова замолчали и в этой тишине, все чашки опустели. Тогда Чарли предложила:
– Давайте пить чай. В чае растворяются все проблемы.
Все закивали, и тогда мне оставалось сказать лишь:
– Дорогие гости, зачем вы собрались здесь?
Они молча опустили головы, даже Чарли забыла про свой чай. Тогда, повторил:
– Для чего вы собрались здесь? – я попытался придать своему голосу максимального спокойствия, но спокойствие иногда звучит угрожающе, чем гнев.
– Потому что нам больше не куда было идти, – сказала Джесс, – ой, извините, даже не подумала, что говорю и сказала какую-то глупость.
– Это не глупость, а правда, – вставила свои пять копеек Лида, – мы до того были подавленны своим безразличием, что даже не понимали, что делать дальше и куда податься в своем безумии.
– Но у меня не сумасшедший дом! – возразил я.
– Тогда, почему мы здесь?
Этот вопрос поставил меня в угол.
За окном уже царила мгла. Не давали ей поглотить мир лишь тысячи огней, зажженные людьми.
– Вы хотите сказать что-то еще? – то ли к себе, то ли к гостям отозвался я.
– Нет. Мы пришли молчать. Здесь можно молчать за чашкой чего-то горячего и это уже будет похоже на самый душевный разговор, – ответила Чарли.
Я понимающе кивнул, а Чарли продолжала делать чай. Когда он был готов, все наши мысли растворились в его теплоте…
Я и не помнил, когда лег спать, но то, что я проснулся после очень долгого сна без сновидений, был факт неоспоримый. Рядом со мной всё еще спала Чарли. Я посмотрел на часы: 7.03 – самое время начинать. А что начинать – уже вопрос настроения. Вот лично я тогда решил начать готовить завтрак и специально закончил его до пробуждения Чарли, чтобы сделать ей приятное, а по пути, попытаться вспомнить, что же было после того, как я сделал первый глоток чая. По вкусу он был вполне нормальным. Ни снотворного, ни магии, которая отчаянно пытается ворваться в и так чертовскую жизнь. Разве что, на упаковке из-под чая была надпись: «Каждому, кто выпьет и насладится, дополнительный год к отведенному сроку с обязательным условием: потратить его исключительно на чудеса». Ну, в этом можно было и не сомневаться.
Но как не крути, вспомнить я никак не мог. Я не помнил ничего, будто бы какой-то разрыв во времени и оно сочло нужным вообще пропустить все эти действия и мысли. Все эти моменты были безвозвратно потерянны во времени, практически, без шансов вернуться обратно. Как и жизнь.