– И это получается пятьдесят восемь лет страданий?
– Ну почему? Бывают моменты, когда болезнь отступает, но лишь затем, чтобы ударить с большей силой. А есть и до того глупые люди, что просто не замечают всей этой рутины. У них бесконечная эйфория. Ничего они не понимают.
– Какое, наверное, счастье – быть идиотом!
– Да. Только они и счастливы в этом мире. А гении здесь самые ненужные люди.
– Ты такой умный.
– Пожалуйста, не надо меня оскорблять, – совершенно серьезно попросил я.
– Извини, больше не буду.
– Спасибо.
Мы снова замолчали. Каждый о своем. И посмотрели в окно.
– А что заставило тебя пойти этим путем? – спустя вечность, спросил я.
– Мои родители никогда не любили меня. «Этот путь» как нелепо ты выразился, принадлежит мне с тринадцати. Тогда-то я поняла весь вкус жизни. И её жестокость. Как только меня выпустили из шизанутой колонии одиннадцати лет ада, я посвятила себя ему. Но уже через два года, когда мне вставляла чуть ли не половина Ковингтона, я переехала в Новый Орлеан.
– А почему не в Батон-Руж?
– Ты смеешься? Куда мне и в Батон-Руж. Но с тех пор я изо всех сил пыталась измениться. Четыре раза пыталась поступить в институт и не смогла. Я прочитала сотни книг, но этого было мало. В конце концов, я просто забила на это. – Она выдохнула, и сигаретный дым заполнил всю кухню. Это, вроде, была двадцатая. Но не смотря на то, что я не люблю сигаретный дым, в этот раз, он показался не зловонным, а преисполненным горем и тоской. – Я не выхожу из депрессии вот уже двадцать лет. Я старею. Иногда, хотя нет, очень часто мне хочется просто пустить свинец в висок. Возможно – это лучший выход. И сейчас, конечно же, ты будешь меня отговаривать. Ну, говори, святоша. Ведь на это ты потратил сумасшедшие бабки.
– На самом деле – нет. Но поверь, стрелять в шею, висок, рот – все это до того банально, что аж тошнит. Самый элегантный и прекрасный способ – выпить яд. Да. Так погибла Клеопатра вместе со своим любимым, императором Востока. Так из века в век погибали самый знатные особы. Именно яд – лучший способ уйти из этой мерзкой жизни. Знаю, тебе всё равно, как умирать. Лишь бы результат был эффективным. Но самый проверенный вариант – это цианистый калий. Все остальное – ненадежно и может быть очередной выдумкой рекламщиков. Уж поверь моему опыту.
Я улыбнулся.
– Да шучу я, шучу. Не пытался я убить себя, хоть и не раз об этом думал, не смотря на то, что судьба у меня намного более слаще, чем у тебя. А отговаривать или уговаривать тебя я не буду. Суицид – личное дело любого человека и никто не вправе запрещать этого.
– В этом, как и во всем остальном, я с тобой согласна.
Я налил ещё кофе. В этот раз уже без молока.
Мы снова замолчали. Эта парочка смотрела в окно на падающие снежинки и старалась не думать ни о чём как последние наивные и мечтательные идиоты. Но что поделаешь, когда душа рвется взлететь над этим миром, в последний раз глянуть свысока на него и больше никогда не видеть. Улететь выше самой высоты и что бы сами боги завидовали твоему величию. Когда весь мир болит и стонет, а тебе не с кем даже помолчать об это, что тогда делать? У меня-то есть, хоть раньше и не было, и я понимаю, как это – разрываться на части от горечи одиночества. Так можно и с ума сойти, если у кого-то он ещё остался. Вот и оба с ней и сошли, остановите, пожалуйста. Теперь, у этой девушки есть тот, кто может с ней помолчать о главном: о жизни, о смерти, о любви, о ненависти, о солнце, о луне, о звездах, о дожде, о ветре и о снеге. Это незабываемое и приятное ощущение, что ты кому-то нужен. Но насладившись эти, она снова задала вопрос:
– Как тебя зовут?
Я и подумать не мог, что тоже до сих пор не знаю её имени, а она моего. Хотя, это даже и к лучшему. Поэтому, без малейших промедлений, я ответил:
– Это неважно. Тебе не нужно знать моё имя, а мне твоё. Даже не пытайся сказать мне своё имя – ты все испортишь. Самая лучшая часть в дружеских отношениях, это когда вы даже не знаете имен друг друга. Тогда даже можно считать своего друга незнакомцем, которому при встрече, можно излить душу. Загадочным, таинственным, и чертовски интересным. Тогда диалог не похож на буденный разговор двух старых товарищей. Скорее на знакомство двух бесконечно не похожих друг на друга миров, и в то же время, имеющих одно общее – вечное одиночество. А когда оба имени названы, это необычное ощущение пропадает и диалог теряет добрую половину всего своего смысла. Теряет полноту и становится пустым.
– Тогда ладно. Я просто буду считать тебя сном, который снится мне уже 25 лет. И ты думай, что я просто мираж, пьяное видение, наступившее у тебя из-за снега в месте, где снег не идет никогда.