Про девяносто три специи Али не соврал. Хоть по вкусу там было не меньше тысячи. Наверное, просто у меня недостаточно хороший вкус, чтобы оценить каждую из девяносто трех цветовых, ничем не похожих друг на друга, гамм в одной ложке. Всё равно – это было нечто невероятное. Через несколько секунд я умолотил всю миску и закричал:
– Восхитительно!
На самом деле, ни русский, ни какой-либо другой человеческий язык не мог полностью описать восторг, в который я пришел после этого божественного блюда.
– Спасибо, ради таких слов стоило стараться, – по лицу Али было видно, что он доволен ничуть не меньше моего. А казалось бы, от чего?
Оглядевшись, я увидел, что все миски пусты и рожи девочек исполнены отдохновения и благоговейного трепета перед шедевром.
Видимо, на радостях, они проглотили языки, и теперь молча, одними лишь глазами, просили добавки.
Я съел ещё одну миску, затем ещё одну. После третьей я взял себя в руки и съел ещё десять. Мой желудок так не радовался никогда. Каждая его клеточка была исполнена специй, которые переходили одна в другую так быстро, что я едва мог это почувствовать. Оставалось лишь продолжать и слепо верить, что это не закончиться никогда.
Через час мы поняли, что весь суп закончился и едва сдержались, чтобы не расплакаться. Но, сдержав слёзы, огляделись по сторонам.
Вокруг меня лежало двадцать семь пустых мисок. Рядом с Лидой сорок три. Куда мне до неё. А вот Чарли, эта негодница, успешно сопротивлялась всеобщему безумию, и рядом с ней было всего девятнадцать мисок. Джесс съела столько же, сколько и я. Каждая миска был где-то по пол литра. Посчитайте сами, насколько велик был наш аппетит.
Али, видимо, тоже не выдержал и присоединился к нам. Рядом с ним было двадцать одна миска. Он сидел, скорчив такую же смешную, радостную и отчаянную рожицу, что и мы.
Не знаю почему, но всё это показалось мне настолько смешным, что я не выдержал и громко заржал. Смеялся и веселился как в последний раз, всегда бы так.
Смех оказался заразительным и все здесь присутствующие присоединились к этому безумному хору. Здесь все тембры голосов смешались в один. Бас переходил в сопрано. Тенор в контральто. Это было завораживающе.
В тот вечер мы все просто сидели, пили чай, съели трехмесячный запас еды на каждого. Говорили один за другим никого не стесняясь, открыто, не скрывая своего счастья. А потом все дружно смеялись до утра.
Когда я более-менее успокоился, то понял, что впервые в жизни, плакал от радости. Такого не было никогда. До этого момента я был уверен, что невозможно быть настолько просто счастливым, чтобы заплакать. А нет, даже на такие чудеса, оказывается, способен человеческий организм. А ведь кто мог подумать.
Пристально вглядевшись в окружающих, я понял, что они тоже не сдерживают слёз. Так радоваться можно было только во сне. И если я сейчас проснусь где-то в конце октября и пойму, что всё это был лишь сон, глупая фантазия, мимолетное наваждение, которое я, скорее всего, забуду, как-будто это скучная книга, уже завтра, то я с уверенностью смогу сказать: «Это был лучше сновидение. Сон, оказавшийся более живым и насыщенным, чем вся моя прошлая, казалось бы, почти бесконечная жизнь».
Прислушавшись к животу, я понял, что всё-таки наелся. А, казалось бы, что просто невозможно накормить такого обжору-хохотуна, как я. Но мне очень хотелось пить, поэтому, моё затуманенное эйфорией сознание взяло вверх над языком и пролепетало:
– Может, пивку?
Али с упреком посмотрел на меня. Недавняя улыбка почти полностью слезла с его глаз. По нему было видно, что сейчас начнётся итальянский скандал с пощечинами и изысканной бранью.
Но обошлось.
– Пиво – вредный напиток. Но это ещё ничего. Гораздо хуже то, что оно делает с людьми. Если им злоупотреблять, то оно выводит их из себя, и они становятся ещё более мерзкими, чем они есть на самом деле. И если уж тебе так сильно захотелось напиться, то у меня есть бутылка отменного рома. Он ещё быстрее затуманивает разум, но хотя бы элегантнее. Я люблю больше крепкие, выдержанные напитки. Есть в них что-то настоящее.
Я не разделял его мнение насчёт пива, но спорить не стал.
– О, я только за, – быстро сказала Джесс.
Али без промедления встал и скрылся в другом зале, где начал что-то шумно искать. И почти так же быстро он вернулся, никто и слова не успел сказать. В его руках была очень старая бутылка с обветшалой, белой наклейкой, где лаконично было написано: «RUM»
– Ром от кампании «Дж. Рей и племянник». Пятьдесят четыре тысячи долларом, между прочим. Но мы можем себе позволить и не такое. Самый дорогой ром в мире и единственная, настоящая вещь в этой комнате. Всё остальное: только качественная иллюзия. Но ром, что ни на есть, настоящий. Мне, кстати, этот самый «племянник» подарил.