– Но зачем тебе искать Мухаммеда? Зачем он тебе нужен? – я не оставлял попыток отговорить его. Но напрасно.
– На то есть воля Аллаха.
Гибкий ответ. Везде сгодится.
– Но подожди, – все никак не мог успокоиться я, – если ты сейчас находишься здесь, в моем войске, соответственно, ты воюешь с богами. А насколько я знаю, Аллах – бог. Значит, он твой враг.
– Аллах не может быть моим врагом. Он мой покровитель. А я – первый муж, принявший ислам и посвятивший жизнь служению мусульманству.
– И раз так, ты мой враг?! – я насторожился.
– Да нет, – он громко заржал, – ты мой друг.
– Но как ты можешь быть другом двух враждующих особей?
– Ты не воюешь с Аллахом, а он не воюет с тобой. В моем сне я видел твоё будущее. И поверь, оно совсем другое, не то, что ты о нём думаешь. А моё присутствие в твоей судьбе законченно. Я больше не нужен.
– Но я – зло! Моя миссия: убить всех хороших и бросить мир в пасть Мирового Змея.
– Добро и зло… что одно для других – зло для других. И в волшебных сказках вся разница между феями и ведьмами – это только возраст и внешность. И поверь мне: твоя судьба, как и ты сам, настолько безумна, что и не передать! Да и зачем?! Сам узнаешь, когда настанет час. Всё самое интересное только впереди, старый друг!
С этими словами он вышел и ушел. Как будто его и не было. Он скрылся в толпе. Может быть, он – всего лишь очередное наваждение? Да фиг его знает. В этом вопросе никогда правильно не угадаешь. Соответственно, зачем думать?
Я совсем загрустил. Даже музыка все ещё играющего Армстронга не могла меня развеселить. Мечты покинули меня, все до последней. Я позвал бармена и всунув ему десятку. Тот рассмеялся, оставив меня в недоумении.
Увидев мой ошарашенный вид, тот сжалился надо мною:
– Зачем мне деньги? Зачем мне вообще нужны деньги? По сути, это просто бестолковые зеленые бумажки с картинками. Раньше, я бы с удовольствием взял бы ваши деньги. Но недавно я понял, что от Смерти деньгами не откупишься, а самые дорогие вещи в этом мире – бесплатные, например, закат. Вы когда-нибудь выделим чудака, который бы собирал деньги за право полюбоваться закатом? Так что, можете смело отапливать квартиру своими деньгами, никто в городе их не возьмет.
– Тогда, за что вы работаете?
– Потому что мне это нравится. Вы думаете, я бармен? Я хозяин заведения. И могу вас заверить, что мне ничего от вас не нужно, кроме улыбки.
Фантастика. Я одобрительно улыбнулся и убрал десятку в карман, поблагодарил за угощение и вышел. Луи украсил мой исход изумительным финальным аккордом, который ещё долго звучал у меня в голове, пока я шел по улице.
Не зная, куда себя деть, я зашел в филармонию (а здесь появилась? Сколько раз проходил здесь, и, казалось, знаю каждый булыжник на этой улице, а тут, откуда не возьмись, появляется громадное здание. Наверное, Али, на прощание, решил сделать мне подарок в качестве очередного наваждения). Я прошел в зал и занял одно из немногих свободных мест в партере. Плату за вход с меня, опять-таки, не взяли. Вот всегда бы так.
Оркестр начал играть увертюру. Это было нечто торжественное, величественное, героичное, восхитительное… и до безумия утомительное. Впрочем, как сама жизнь. Как только музыканты не засыпают под подобные произведения. Мне самому всё время кажется, что те, кто взялись писать симфонии, просто старались высосать как можно больше из пальца (не все, разумеется, далеко не все, но большинство, так сказать, слушать противно и до боли в бедрах и позвоночнике тошнотворно). Мало гениев. Такой наш век. Что поделать.
Но уже через полчаса, весь этот ужас благостно закончился, и я вздохнул с облегчением. А со мной и весь зал.
В момент всеобщего счастья, вышла дикторша и с торжественным голосом сказала:
– «Мелодия тишины».
И сделав это с таким видом, что сейчас сбудутся все мыслимые и не мыслимые звуки и образы навалятся на нас волной и утопят в под собой, удалилась за кулисы. Ей на смену вышел мужчина в средних лет в костюме и жабо, которое идеально сочеталось с его черными волосами и уставшим от тяжелой жизни лицом. Аристократ, ничего не скажешь. Я мысленно прозвал его Гоголем. Потому что по нему видно было, что тот композитор, жестокий к своим детям. Не одну, скорее всего симфонию на заднем дворе сжег.
Гоголь сел за белоснежный рояль. Отодвинул крышку и его пальцы коснулись клавиш, практически неразличимых на всепоглощающем белом фоне.
Сейчас, – думал я, – неверное, будет второй концерт Рахманинова. Мало ли, что там сказала дикторша. Могла и напутать. Такой вид нужно принимать только когда играешь Рахманинова или Моцарта.