В чем заключался этот талант, я не мог определить, но коль скоро арестованные «раскалывались», значит, он на них чем-то действовал. Вроде гипноза.
— Ушел Штефан, — как бы самому себе, с огорчением произнес Елисеев. — И не найдешь...
— Не найдешь, — охотно согласился бандюга.
Поленце все же впихнулось в дверцу «буржуйки», и Елисеев захлопнул ее. Пламя сразу кинулось в трубу, и печурка весело загудела, наполняя комнатку мгновенным теплом. Елисеев встал. Встал перед столом и показался большим, высоким, заслоняя собой всю стену.
— Если другого Штефана не найдем, значит, ты — старший...
— Не... — опять хотел отказаться арестованный, но Елисеев перебил его:
— И ты будешь платить за все, что сделано вашей бандой. За все. А сделано много. — Он поднял и снова бросил на стол, бросил с шумом, толстую папку. — Вот они, грехи. За них...
— Не я... — почти прохрипел бандюга.
— Это мы легко установим. — Елисеев сделал паузу и в напряженной тишине тревожно отчеканил: — На мизинце у Штефана перстенек... — Глаза впились в спрятанную под стол руку арестованного.
Тот весь съежился под своей меховушкой, вобрал в себя плечи:
— У меня не такой... Не...
Я кинулся к бандиту и что было силы рванул его руку. Рванул, но не смог вытянуть из-под стола. Здоровый был парень, не поддавался. Тогда Елисеев сказал спокойно:
— Оставь его. Он сам покажет...
Пришлось отойти, хотя я и торопился увидеть перстенек. Елисеев ждал:
— Ну, Штефан!
Неожиданно бандит выкинул вперед руку, и на растопыренных пальцах, — чтобы лучше нам было видно, — блеснул перстень. Золотой перстень. Я мысленно подосадовал: «Не тот». Не об этом говорил мне Карагандян. Здесь с камнем. Сверкает. Хотя и темный.
Мое разочарование было написано на лице, и Елисеев не мог не заметить этого, но почему-то продолжал с интересом и даже радостью смотреть на перстень, словно открыл тайну.
— Штефан?
Бандит с отчаянием, даже с какой-то мольбой в голосе возразил:
— Нет... У Штефана с чертом.
И вдруг обмяк, опустился на табуретку, выдохнул из себя проклятье.
Произошло что-то необъяснимое, будто натянутая до предела струна лопнула, и звук, громкий звук, издаваемый ею, исчез. Елисеев вытер пот со лба, хотя в комнате и не было жарко. Старательно вытер и надел фуражку. Зачем, не знаю. Уходить, вроде, не собирался. Сказал устало:
— Пусть уведут его... Пока достаточно...
Я выглянул за дверь, позвал часового.
Через минуту загремела винтовка, появился наш боец. Взял за руку бандита.
— Давай!
Они вышли вместе — арестованный впереди, боец сзади. Уже на пороге первый оглянулся, повторил сказанное прежде:
— Не я Штефан...
Елисеев машинально кивнул:
— Я так и думал... Иди!
Переждав, пока не захлопнется дверь и не стихнут шаги в коридоре, я спросил Елисеева:
— Почему так думал?
Он не ответил. Снова присел у «буржуйки» и принялся старательно ворошить горящие поленья, выбивая железным прутом искры из них. Мне пришла в голову мысль: возможно, сапожник и не думал и не подозревал, что перед ним Штефан и сыграл лишь на мнимой улике — увидел, когда ввели арестованного, перстень на его мизинце и выдвинул это, как доказательство. Парень и скис. Хитер сапожник. Хитер, ничего не скажешь. И все-таки мне хотелось услышать подтверждение моей догадки от самого Елисеева, но он молчал, занятый своим любимым делом. Только когда я собрался уходить, он оторвал взгляд от «буржуйки» и произнес озабоченно:
— Надо изловить этого чёрта. Банда у него не малая.
Я пожал плечами, давая этим понять, что от меня успех не зависит. Если налетим, возьмем, мы же только конная милиция. Но Елисеев отбросил мои мысленные доводы и спросил по-деловому:
— Понимаешь?
Понимал, конечно, да разве в понимании дело. Тут нужна удача.
— Что ж, попробуем...
— Попробуй, брат...
Поручик со шрамом на лице
Дело оборачивалось довольно складно. Натолкнулись, наконец, на главаря. Не на самого главаря, правда, только на его тень, но и этого было пока достаточно для ориентира. Задержанные, оказывается, в лицо атамана не видели. Он являлся в последний момент перед нападением с маской на лице. Вся банда надевала маски, такая мода пошла тогда в воровском мире, и не от простого желания устрашить жертву, а в целях самосохранения. Мы ловили воров по приметам, по описаниям пострадавших. Других способов не было — теорию не изучали, не хватало времени на объезды и сон; криминалистических лабораторий и архивов с фотографиями и отпечатками пальцев преступников не существовало. Для нас, во всяком случае, не существовало. Настиг бандита — взял!.. Вот они, ворюги, и прятали себя под маской, поди узнай, кто тебя грабит!