Карагандян не ошибся. Женщина снова отворила дверь и вполголоса произнесла:
— Зайди!
Заколебался Карагандян. Никогда не колебался, а тут решимость покинула его. Переступить порог легко. Он сам хотел это сделать. Хотел узнать, кто в доме. Добивался. Искал способа проникнуть во внутрь, а теперь дверь распахнулась — шагай. А что, если это ловушка? Тогда как? Из четырех стен не вырвешься. Они станут последним прибежищем его.
Может быть, позвать с собой Маслова. Вдвоем надежнее. Вдвоем они, пожалуй, возьмут главаря. Или дать сигнал ребятам. Пока они подбегут, закрыть дверь и держать бандита под огнем. Из трех вариантов Карагандян избрал первый и самый естественный: войти и разгадать без шума тайну — кто в сторожке. Маслов останется снаружи и в случае чего придет на выручку. И ребят вызовет.
Шагнул. Женщина пропустила его впереди себя. На секунду Карагандяна обдало запахом свежевымытых волос и едва уловимым ароматом сладкого вина. Они здесь пьют, подумал он мельком и переступил порог. Темно. Ужасно темно. Ничего не разберешь, только сквозь дальнее окошко, занавешенное чем-то плотным, пробивается по щели узкая полоска ночного неба.
Дверь снова захлопнулась и вместе со стуком Карагандян услышал щелк железной задвижки. Женщина протолкнула его вперед, на несколько шагов, пока он не уперся бедром во что-то твердое.
— Оружие на стол!
Голос, мужской, спокойный и почему-то знакомый, прозвучал сзади. Далеко сзади, кажется, у двери. Карагандян замешкался. Было отчего замешкаться: его обезоруживали, причем, самым простым способом, брали, как говорится, голыми руками. Кроме нагана у него сегодня ничего не было. А если бы и было. Не бросишь же бомбу под себя. Дальше некуда. Вокруг проклятые стены. Сторожка в любую сторону — четыре-пять шагов. Да и зачем бросать? Чего достигнешь? И себя и этих двоих уложишь. Пустое, не за смертью пришел, за тайной. А где она?
Не торопясь, решая мысленно трудную задачу со многими неизвестными, Карагандян вытянул из кармана наган и положил на стол: со стуком, чтобы слышно было.
— Теперь можешь говорить.
Тот же голос сзади. Требовательный, но не строгий. Деловое любопытство чувствовалось в словах.
Опять надо говорить. И опять Карагандян не знал, о чем. Вдруг совсем неожиданно пришла спасительная фраза:
— А что говорить! Сам пришел узнать...
Тот, кто был сзади, кашлянул. Не простуда его донимала — кашлем снимал напряжение, настороженность свою смягчал. Спросил:
— От Полосатого, значит?
— Да.
Играть, так до последнего, решил Карагандян. Пусть сами тянут нитку, главное, в нее вцепиться, куда-нибудь выведет.
— А деньги? Передал деньги?
— Нет. Сегодня не смог.
— Когда?
— Может, в пятницу.
— Почему в пятницу?
— Так сказал.
— Тянет... За патроны с нами еще не расплатился, а дал честное слово офицера.
Карагандян жадно ловил все, что произносилось сзади. Даже паузы, которыми снабжал говоривший каждую фразу, были приметными, что-то в них крылось, и это что-то заставляло напрягать внимание. Кто? Кто Полосатый? — мысленно подсказывал вопросы Карагандян. — Оброни кусочек тайны. Выдай нам Полосатого. Патроны! Что под этим скрыто? Настоящие патроны или что другое? Карагандяну не терпелось получить ответ хотя бы на один из мучивших его вопросов. А человек сзади упускал главное, проглатывал вроде. Как выпытать? Или лучше взять самого? Сейчас уже время.
И Карагандян стал осторожно тянуть руку к нагану, что лежал на столе. Вот уже край доски. Клеенка. Ясно ощутима ее холодная скользкость. Еще немного, и оружие в руке... И неожиданно — выстрел. Не здесь, не в комнате. За стеной.
Этот выстрел услышал я. Он-то и поднял нас, заставил броситься к забору...
Минуты, которые нельзя повторить
Идет дождь. Вот уже час как идет. Мокрые, тяжелые от воды и усталости, мы ползаем по могилам. Именно, ползаем — глины на сапогах наросло столько, что не поднимешь ногу. То и дело приходится прибегать к помощи рук и цепляться то за траву, то за самую землю.
Ищем. Ищем следы. Следы Штефана. Мы еще не знаем, ушел он из-под выстрелов или упал где-нибудь раненый. Надеемся, что упал. Нам это нужно. Страшно нужно. Особенно Карагандяну.
Он унылый, ненавидящий себя и все на свете, ползет впереди нас. Вокруг сторожки все прощупано. И от сторожки до крайней стены, где лаз. Нет Штефана. Снаружи Плахин объехал кладбище — тоже ничего не нашел.