— Когда болит печень, не до сна...
— Ты же говорил, спать мешаем?
Он кинул на меня взгляд, полный злобы и ненависти...
— Да, именно мешаете...
Теперь я разглядел его хорошо: чуть выше среднего роста, сух, но строен, подтянут. Незаметно было, что в эту минуту мучила человека боль. Ни в осанке, ни в глазах не отражалось недомогание. И в то же время покой не лежал на лице. Конечно, старик не спал. Да и никто не спал в доме. В столовой стоял свежий запах скуренного табака. К нему примешивалось ощущение недавнего человеческого дыхания.
— Кто же был здесь? — снова спросил я строже прежнего.
Старик пожал плечами, показывая этим свое удивление и раздражение.
Неожиданно дверь, ведущая в соседнюю комнату, распахнулась — почти торжественно — на пороге застыла молодая женщина в халате:
— Папа! Папочка... Нас обокрали!
При свете лампы, а она пылала во всю свою сорокалинейную мощь, хорошо было видно лицо женщины, красивое, с тонкими чертами. Рот искривлен горечью и испугом. Рука нервно затягивает бортики халата на груди.
— Папочка... Все золотые вещи!
Старик не успел ничего ответить и вообще как-то прореагировать на сообщение дочери. Только растерянно глянул на нее, прикусил кончик усов.
— Ты слышишь? Все! — И женщина показала рукой в темноту, скрытую от света лампы вторую комнату.
Дело оборачивалось совсем не так, как мы ожидали. Грабеж, оказывается. И человек у забора, ранивший Плахина, был никем иным, как обыкновенным ворюгой. А ведь подозревали заговор беляков.
— А, черт! — ругнулся я и, чинясь общему желанию удостовериться в правоте слов хозяйской дочери, шагнул вслед за Масловым в смежную комнату. Кто-то взял со стола лампу и понес следом, освещая дорогу и рисуя на стенах причудливые тени наши — огромные, касающиеся потолка. Затопали сапоги, наполняя грохотом дом.
Протопали до кабинета хозяина. Дверь была распахнута.
— Вот...
Женщина кивнула в сторону книжного шкафа с раскинутыми настежь створками. На верхней полке стояла открытая бархатная коробка.
— Вот.
Маслов первым сунул нос в коробку и удостоверился, что она пуста. Не совсем пуста — нащупал и вытянул нитку с побитыми зернышками бус. И только...
— Чудеса, — усмехнулся Маслов. — Выходит, тот самый тип отсюда тикал...
Событие все же не укладывалось в моем сознании, я никак не мог отбросить уже сложившееся подозрение относительно самого хозяина и заменить его версией о грабеже. Что-то не похоже было на воровской налет. Мы привыкли к тому, что ночью на задержавшихся в пути граждан нападали бандиты и раздевали догола, чаще взламывали двери и проникали в дома, убивали жителей, выносили все. Вооруженные шайки терроризировали население. Один конный отряд, созданный революционной властью сразу после Октября, не мог охватить весь город и навести в нем порядок. Днем бесчинствовали спекулянты, ночью бандиты. Трудное для Советов время разрухи и голода контрреволюционные и паразитические элементы использовали для своих темных целей. Сомнение заставило меня спросить хозяйку:
— А вы не слышали шума в доме?
Она сделала удивленные глаза, будто я произнес несусветную чепуху. Но все же пояснила:
— Я сплю в спальне... Понимаете, в спальне... — Тон ее был таким презрительным, что меня невольно покоробило. Дескать, ты мужлан, не представляешь себе, как живут порядочные люди, имеющие спальни. — А здесь кабинет отца, — продолжала молодая хозяйка, поправляя спавшие на щеку золотистые, удивительно красивые волосы. — Я считала, что папа здесь сидит. Папа нездоров... Ему часто неможется по ночам... А он, оказывается, был в столовой...
Я кивнул понимающе, но думал свое. К подозрению примешивалась и злость на эту красивую, холеную девицу. На ее отца, на весь дом, дышащий сытостью и достатком. Это в те-то дни, когда все мы жили на полфунта хлеба, отбивались от вшей, которые наседали на нас пуще контры.
— Ничего, выходит, не было тут, — рассудил я, — а на что глянули в кабинет?.. Среди ночи...
— Меня встревожил шум голосов... Не поняла сразу, где говорят... Побежала к папе... И вот... Окно распахнуто, шкаф тоже, вещей нет... А потом уже услышала разговор в столовой...
— М-да... — Мне все еще не верилось, но объяснение хозяйки было логичным. Приходилось с ней соглашаться.
Ребята стояли, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывали на меня — дескать, все ясно, к чему болтовня, ехать надо. Я и сам понимал — ничего не добьешься тут, девка хитрая, от любого вопроса открутится, но внутри душила меня злоба, мешала согласиться с таким простым решением вопроса.