— Ладно.
Я повторил:
— Спускайтесь! По одному! Маски снять. Руки вверх. Оружие сдавать на последней ступени. При попытке к сопротивлению или бегству — расстрел на месте.
Снова минутное замешательство. Потом заскрипела лестница под нетвердыми, осторожными ногами. Мы все напряглись в ожидании и невольно повернули оружие в сторону звука.
Первым, как сейчас помню, сошел поджарый паренек в куртке с меховым воротником. Большими испуганными глазами уставился на нас. Замер на последней ступеньке. Показал взглядом на карман — дескать, там оружие. Плахин торопливо сунул руку и извлек браунинг — новенький, с рукояткой, украшенной монограммой. Передал мне.
— Есть еще? — спросил я паренька.
— Нет.
— Проходи!
Вторым спустился тоже сухощавый детина с выдвинутой далеко вперед челюстью и оттопыренной губой, Он был высок и пригибал голову, когда шел по лестнице. Из кармана его пальто Плахин вытащил наган и браунинг. На всякий случай ощупал всего — набрел на нож, воткнутый в голенище сапога.
— Запасся, — покачал головой Плахин.
Детина осклабился как-то неумело, словно ему была непривычна улыбка. Прошамкал:
— На работе ведь...
Затем пошли один за другим подручные Штефана. Я хоть и впивался в каждого взглядом, но плохо фиксировал черты — меня интересовало только одно лицо — лицо атамана. По описанию оно должно быть красивым, с живыми карими глазами, чуть заостренным носом и маленькими усиками. Холеное, спокойное, с легкой усмешкой на губах. Ребята раздобыли две лампы, поставили их против лестницы, и каждый, спускающийся вниз, попадал в полосу света. Вот только не попадал Штефан. Уже прошло шестнадцать человек. Разные: худые, полные, высокие, низкие, брюнеты, блондины, хмурые, заискивающе улыбающиеся, стойкие, трусливые...
— Атаман? — крикнул я, не выдержав. — Где атаман?
— Там, — кивнул наверх семнадцатый налетчик, спускавшийся с лестницы.
Прошло еще трое, четверо. Двадцать один, сосчитал я. Банда иссякала. Наступила пауза. Переставляя боязливо ноги стал спускаться двадцать второй. Я всмотрелся в полумрак, царивший под потолком. Выискал лицо — нет, не Штефан:
— Есть еще?
— Есть.
Двадцать третий... Почувствовал, как дрожь пробежала по моему телу, как запотели ладони. Напряжение достигло, кажется, предела. Не мог сдержать себя и подступил к самым перилам. Втиснулся в них грудью.
Двадцать третий. Его запомнил. Крупный, плечистый, в кожанке. Лицо скуластое, но приятное. Глаза смотрели спокойно, с холодным отливом, будто застыли. И весь суров, собран.
— Где же атаман? — бросил я прямо в упор ему.
Задержался, не сошел на пол. Глянул на меня с вызовом.
— Я — атаман.
Не будь известен мне по приметам Штефан, я, возможно, принял бы этого в кожанке за атамана. Такой мог управлять шайкой, мог подчинить себе самых отчаянных бандюг. Но существовал настоящий атаман. И я оттолкнул налетчика, сшиб со ступеньки, побежал наверх. За мной поспешил еще кто-то, возможно, Маслов или Карагандян.
Уже на повороте лестницы я почувствовал какую-то пустоту над собой. Понял почему-то, что Штефана нет. Вернее, был, а теперь нет. За какие-то минуты, даже секунды все изменилось. Не страх, не тревога, а отчаяние захлестнуло меня. Упустил. Считал бандюг и упустил Штефана.
Я не думал, как все произошло. Думать, собственно, было нечего: дом окружен, охрана надежная, все выходы закрыты. Не по воздуху же лететь! И зная это, убедил себя — Штефан исчез.
Рванул дверь на веранду. Ветер хлынул мне в лицо, свежий, холодный ветер улицы. Окна распахнуты настежь. Пусто...
Сейчас мне кажется, что я видел Штефана. Его силуэт на фоне неба. Шинель, фуражка такая же, как и у меня. Рука, протянутая в комнату, и в ней вспыхивающий выстрелами браунинг.
Я уже рассказывал, что прежде мне казалось, будто силуэта не было, а только вспышки огня. Последнее вернее — в такую темень вряд ли можно было разглядеть стрелявшего. Впрочем, впечатление осталось, значит, что-то все же я разглядел.
Огонь вспыхнул, кажется, три или четыре раза. Потом все стихло. И через минуту, нет, через несколько секунд, раздался всплеск воды. Внизу, за окнами веранды.
По-моему, я стрелял тоже. Стрелял с веранды в темноту, в невидимую воду. Стрелял еще кто-то рядом, Маслов. Он прибежал вместе со мной. Снизу летел ледяной ветер, обжигающий наши руки и лица.
Я остановился, когда почувствовал, что в барабане уже нет патронов и что палец тянет, рвет собачку впустую. Наган онемел.