У сквера Тредуэлл едва не застрял со своим фаэтоном. Народ заполнил подходы от Московской, Пушкинской и Соборной и стоял так густо, что не только извозчичья пролетка, но просто сторонний человек не мог бы протиснуться к месту, где находились ораторы. На минуту Тредуэлл растерялся. Но только на минуту. Он сумел оценить обстановку и принять правильное, как считал сам, решение: вернуться, — значит уронить престиж Соединенных Штатов, стоять в ожидании, пока разомкнутся ряды или разойдется толпа — выказать свое бессилие. Только вперед. И Тредуэлл подтолкнул рукой кучера — гони!
Пара лоснящихся от чистоты и сытости буланых лошадей, запряженных в дышло, пошла на толпу. Колонна не разорвалась. Народ смотрел на буржуя с ненавистью. Кучер хлестнул коней. Хлестнул осторожно, с опаской, лишь для того, чтобы хозяин видел его старания, сам со страхом глядел в толпу — не взъярились бы демонстранты, не смяли бы его вместе с лошадьми и пролеткой.
Кто-то из стоящих рядом схватил буланых за узду и хлестнул по мордам — одного и другого. Кони вскинули головы, шарахнулись назад. Пролетка откатилась к самому тротуару.
Тредуэлл вцепился рукой в борт:
— Я — консул Соединенных Штатов Америки! — крикнул он, едва сдерживая вдруг взметнувшийся в душе страх. — Генеральный консул... Понимаете?
Секретарь торопливо пояснил людям:
— Пропустите! Это посланник американского президента Вильсона. Неприкосновенная личность. Персона грата. Ему нужно в Совет Народных Комиссаров.
На шум подъехала конная милиция. Шесть человек, с красными повязками на рукавах. Впервые столкнулись ребята с иностранным буржуем, как назвал его Маслов. Впервые, и в такой необычный день. Гремели оркестры, заглушая слова, гудел народ, а пара лошадей буланых билась испуганно около тротуара, едва не опрокидывая пролетку. В ней человек в белых перчатках. Маслов сразу узнал его, Карагандян лишь догадался, что это консул.
Тредуэлл простер требовательно руку к представителям власти:
— Покушение на свободу дипломата! Я буду жаловаться...
Карагандян взял по-военному под козырек, ответил секретарю — секретарь перевел его слова консулу:
— Сегодня Первое мая, господа. Это вы должны знать. Объяснять не стану. Сегодня во всем мире пролетариат поет песни. И у вас в Америке тоже. А в Ташкенте двойной праздник — Пятый Краевой съезд Советов провозгласил сегодня автономию Туркестана. Прошу понять — автономию. Теперь мировому империализму амба, он сюда не сунется...
Агитация не возымела действия. Тредуэлл метал глазами молнии, потрясал в воздухе белоснежными кулаками:
— У меня полномочия...
— Ничем не могу помочь. Проезд в центре города запрещен, чтобы не мешать народу справлять революционный праздник...
— Да пропусти его к чертовой матери! — рассердился Маслов. — Пусть катится.
Тредуэлл понял, что Маслов главный, а если и не главный, то в сравнении с Карагандяном старший, крикнул:
— Я не могу ждать. — Вытянул ладонь, на которой горели большие золотые часы. — Дипломатический визит... Это политический скандал.
— Езжай... Езжай! — сгрубил Маслов. — Кто тебя держит.
— Товарищи, расступитесь! — скомандовал зычно Карагандян и направил своего коня в просвет между рядами. — Пропустим Америку. У нее дела...
Ряды раздались, образовался нечеткий и непостоянный коридор, движущийся, как все живое. По нему рысью побежали буланые, катя легкую лакированную пролетку. Тредуэлл напряженно глядел на этих, сомкнувшихся в плотную массу, людей. Когда фаэтон пересек Московскую и выбрался на свободное место, консул оглянулся назад, посмотрел на следовавших за ним конных милиционеров. И тут встретился глазами с Масловым. Встретился и запомнил его взгляд: строгий, недоверчивый и, кажется, злой. Отвернулся. Не подумал, что именно этот человек, с серыми стальными глазами, будет стоять на часах под окном консульства и строго окликать входящих: «К мистеру Тредуэллу нельзя — он арестован». Будет объяснять особенно любопытным и настойчивым: «Почему? Да потому, что контра. Самая натуральная контра. Раскусили...».
В «белом доме», бывшей резиденции генерал-губернатора края, Тредуэлл никого не застал. Вернее, застал, но не тех, кто по его мнению, должен был приветствовать генерального консула. Тредуэлла встретил невысокий человек в военной гимнастерке, с маузером на боку, выслушал переведенную секретарем речь, принял документы, что-то записал на листке и скупо, хотя и добродушно ответил, что рад видеть в Ташкенте представителя великой страны. Надеется на успешное осуществление его консульской миссии.